Капитан звучит убедительно. Реджина почти верит ему — почти, но она всё равно не готова делиться с ним своей болью. Она не поделилась ей даже с Кроули, просто не смогла себя заставить, хотя он потратил год с лишним на то, чтобы сделать её счастливой.
— Я не могу, — Реджина закусывает губу, отворачивается. — Просто не могу. Извини.
Она так и не смогла заставить себя даже войти в спальню, чтобы сжечь там всё дотла. Коннор запер её по её приказу, но Реджина всё ещё надеется, что, может быть, позже она сделает это. Уничтожит там всё, как уничтожила всех свидетелей того, каким был её брак. Почти всех. Всех, кроме одного.
Реджина прижимается к этому свидетелю ближе, утыкается лбом в широкую грудь. Улыбается — слабо, тускло:
— Я бы хотела увидеть тебя во сне.
Это было бы лучше, чем снова увидеть Мордреда — или то, что он заставлял её с собой делать.
Она до сих пор презирает себя за это.
— Давай попробуем.
Она коротко целует Стивена в губы, разворачивается к нему спиной. Бормочет поговорку про себя.
Это не помогает — он ей не снится, но ей не снится вообще ничего, и это уже больше, чем она могла бы желать.
Вечером они идут в парк аттракционов. На свидание.
— Я ещё никогда не была в таких местах, — улыбается Реджина, одетая в его футболку. Ту, что она заказала в магазине, ей на себя не удалось натянуть.
В парке много людей. Шумно, и ей всё время кажется, что за ними кто-то следит. Она иногда оглядывается, но не видит ничего подозрительного, и просто списывает всё на разыгравшуюся паранойю.
Она просто перенервничала. Это бывает.
— Я хочу сладкую вату, — её она тоже никогда не пробовала, и, как ребёнок, она тычет пальцем в передвижную палатку в конце аллеи. — И прокатиться на чём-нибудь. Где продают билеты?
Если ей понравится, она купит их все.

Без лишних споров Реджина соглашается на попозже, хотя всё равно пару раз, пока они идут к кассам, с завистью косится на вату в чужих руках. Она никогда не пробовала раньше — Кроули кормил её преимущественно высокой кухней и тем, что готовил сам, — и люди с ватой выглядят вполне счастливыми. Ей тоже хочется выглядеть так, особенно после неудавшейся ночи, но она вполне может подождать.
— А если я захочу в тир, придётся покупать билет отдельно?
Она соглашается со всем, что он предлагает. Забирается в поезд, садится на сиденье без колебаний — и ощутимо напрягается, когда служащий тянется застегнуть на ней страховку.
— Это обязательно? — уточняет она у обоих сразу.
— Разумеется.
Стиснув зубы, Реджина делает глубокий вдох. Настроение стремительно портится — ей совсем не нравится, когда кто-то ограничивает её подвижность. Но это не ремни и не верёвки, всего лишь железный блок. Она может потерпеть.
Бессознательно она тянется, чтобы взять Стивена за руку.
Люди на этих горках кричали — не от боли, это совершенно точно. Может быть, от страха, но больше было похоже на то, что от восторга. Реджина закрывает глаза, откидывается на сиденьи назад. Поезд медленно трогается.
— Я ещё могу передумать?
По всему получается, что нет. Реджина впервые додумывается посмотреть на маршрут, который их ждёт, и судорожно сжимает пальцы Стивена крепче.
— Стивен, я боюсь высоты.
Им нужно сойти с аттракциона. Она оборачивается, готовая позвать служащего, но обнаруживает, что они уже отъехали достаточно далеко.
— Я могу перенести нас обоих, — севшим вдруг голосом предлагает она.

Ей страшно. Иррационально страшно, не так, как с Мордредом, когда она знает, чего бояться — просто этот страх живёт в ней давно, и она знает, что никакие уговоры не помогут его победить. Она всё же решает довериться Стивену, сжимает его руку крепче. Весь маршрут она проезжает с плотно зажмуренными глазами, и ещё немного сидит так после, когда поезд останавливается. Только потом — прижимается к нему, отвечая на поцелуй так, словно празднует торжество жизни на фоне апокалипсиса.
Её всё же немного тошнит — от страха, а не от качки. Ноги почему-то дрожат, и Реджина опирается о Стивена всем телом, обнимает в ответ. Запрокидывает голову:
— У меня сердце колотится.
Она не понимает, почему люди платят деньги за то, чтобы испытывать страх. В страхе нет ничего хорошего. Ей хочется перенести их обоих в постель и отметить торжество жизни как следует, потому что сейчас у неё кружится голова, и ей действительно нужна его помощь, чтобы идти.
Через несколько шагов становится легче. Реджина нервно улыбается, разменивая сто долларов возле вагончика со сладкой ватой, отщипывает кусок — первый кладёт в рот капитану, и только потом пробует сама. Целует его. Также сладко. Отстраняется, оглядывается по сторонам, выбирая, куда пойти.
— На тебя пялятся, — усмехается она, глядя, как люди отводят взгляды, едва встретившись с ней глазами. Не все — некоторые продолжают смотреть. — Я недооценила твою популярность.
Она, вероятно, выглядит не так, как полагается выглядеть девушке национального героя.
— Мне стоило бы приодеться.
Завтра она пройдётся по магазинам и купит себе что-нибудь более подходящее. Сегодня им придётся потерпеть. Она улыбается, поднимает руку к его лицу, стирая с уголка губ сахарную крошку.
— Как насчёт тира? После пережитого я не отказалась бы пострелять.

Поколебавшись, Реджина позволяет ему за себя заплатить. Для неё деньги никогда не были проблемой, ни в этом мире, ни в том. Она никогда ни в чём себе не отказывала, даже в детстве, и никогда ни в чём не нуждалась, и теперь не видит проблемы в том, кто из них будет покупать дурацкую сладкую вату. Сейчас у неё есть деньги, и она может их потратить. Если бы у неё их не было, она нашла бы способ их достать. Ограбила бы какой-нибудь банк, например, или ювелирный салон. У них ведь всё застраховано.
Какая разница, на что покупать сладкую вату.
— А мне нравится, — Реджина пожимает плечами: она любит сладкое. Она целует Стивена ещё раз, увереннее, обняв ладонью за шею, чуть более демонстративно, чем стоило бы. — Если хочешь, мы можем уйти.
Ей нравится то, что они смотрят на неё рядом с ним, а не просто на неё, как в Зачарованном лесу. Они понятия не имеют, кто она. Для них она не более, чем счастливица, укравшая национального героя, и это забавно.
— У тебя прекрасные футболки, — усмехается Реджина, — но я планирую найти компромисс между ними и вечерними нарядами.
В Сторибруке она предпочитала деловой стиль. С Кроули — чуть более свободный и удобный. Она думает вернуться к последнему варианту.
— Значит, ты меня научишь, — уверенно заявляет она.
Гладить она научится сама. Будет обидно каждый раз портить одежду.
В тире она запрокидывает голову ему на плечо, щурит правый глаз:
— Допустим, я её вижу.
Она нажимает на спусковой крючок, не дожидаясь команды, вздрагивает звуку выстрела. Пуля пролетает выше мишени, и Реджина, расстроенно скривившись, отдаёт ружьё на перезарядку.
— Хочу ещё.
Она не уйдёт, пока не попадёт.
— Почему ты всё время настаиваешь на том, чтобы заплатить? — осторожно интересуется она, пытаясь прицелиться ещё раз.
Нет ведь никакой разницы, кто платит. Это всего лишь деньги.

Во второй раз у неё должно получиться лучше. Тёмный говорил, она была хорошей ученицей, когда хотела учиться.
— Я королева, Стивен, — мрачно усмехается Реджина, — а не содержанка. Не нужно меня ... содержать.
Содержать её, подумать только. Её содержал Кроули — тьмой, которую ей давал, а не деньгами, хотя деньгами, наверное, тоже. Но это ведь были всего лишь деньги. Реджина знает, что ради них он не работал и дня.
Во второй раз она берёт слишком много вправо. Отдаёт ружьё, знаком велит перезарядить. Оборачивается к Стивену, тянет его за футболку к себе:
— Выкинь эти глупости из головы. Это всего лишь деньги, и я выхожу за тебя не ради того, чтобы ты меня ... содержал.
Она подчёркивает презрением это его «содержал» каждый раз, как произносит. Берёт ружьё, целится снова, как Стивен учил. Выдыхает, ослабляет хватку.
Мишень звенит левым краем. Реджина самодовольно улыбается:
— Я что-нибудь выиграла?

— У тебя просто прекрасное обеспечение, Стивен. А если мне что-то понадобится, я просто возьму это, — пожимает Реджина плечами. — Сама. К тому же скоро мы вернёмся, — она бросает осторожный взгляд на паренька, — ко мне домой.
Там его дурацкие принципы перестанут иметь всякое значение. Она ведь королева. Королеву обеспечивает народ, а не король.
— Кстати, я заказала в гостиную диван. Привезут около семи.
Ей не нравится его кровать. Слишком похожа на ту, что была у неё в спальне.
Реджина оборачивается к работнику тира, дежурно улыбается:
— Отлично.
Стивен стреляет гораздо лучше неё. Это логично — его ведь этому учили, — но всё равно что-то внутри царапает её рядом с привычным восхищением.
— Я просто хотела что-нибудь выиграть, — фыркает она. — Но, если ты настаиваешь, можешь обеспечить меня тем плюшевым медведем.
Ей никогда не дарили игрушек, а этот настолько огромен, что способен заменить собой сразу все.
— Одного будет вполне достаточно. Следующего я намерена выиграть сама. Ты ведь научишь меня стрелять? По-настоящему? Мне понравилось.
Она уверена, что агент Романофф умеет это. Она не должна быть хуже агента.

— Он должен мне за кинжал Тёмного и за сотрудничество, — пожимает Реджина плечами. — Хотя я требовала к безлимитному расчётному счёту ещё и виллу в Марокко, ламборджини и личного инструктора по вождению, карточка меня пока устраивает.
Если бы Фьюри хотел заблокировать эту карточку, он бы сделал это через пару часов, как Реджина её забрала. Реджина предпочитает думать, что он либо чувствует себя обязанным расплатиться с ней за оказанную услугу хотя бы таким образом, либо хочет следить за её передвижениями здесь, как было в одном из фильмов.
Она смотрит на Стивена, в миг от неё отдалившегося, с удивлением. Пытается понять, что она сделала не так.
— Я просто купила диван, — растерянно замечает она. — Мне не нравится твоя кровать. Она... похожа на мою старую.
Что в этом такого?
— И я планирую купить ещё подушек, большое одеяло и новое постельное бельё. Твоя квартира не была рассчитана на двоих.
Кроули позволял ей покупать вещи в его квартиру. Ничего большого и глобального она, конечно, не купила — интерьер был безупречен и без её участия, — но она определённо внесла свой вклад.
Реджина не видит ничего, что могло бы его оскорбить, в своём желании сделать пребывание здесь как можно более комфортным. Она же не селит его вместе с собой в Ритце, хотя может себе это позволить. Она пытается привыкнуть к его жизни.
Она раздражается следом за ним. Берёт пистолет, взвешивает на ладони — в самом деле, не настолько тяжёлый, как ружьё.
— Неплохо.
Она промахивается на каждом патроне и раздражённо отбрасывает пистолет на стойку.
— Начинаю думать, что это не моё. С луком и стрелами у меня тоже не ладится.
Сотрудник тира смотрит на неё с удивлённым непониманием. Реджина изображает ему улыбку, берёт Стивена под руку:
— Идём домой.
Ей надоело.

Это всё ещё диван, и Реджина, тепло отвечая на поцелуй, всё ещё не понимает: она ведь не решила за них обоих что-то важное, вроде возвращения своего сердца в грудь или начала войны с Редингом. Она просто купила диван.
Ей не хочется спорить и-за дивана, но советоваться по мелочам она не привыкла тоже. Она напоминает себе ещё раз — она обещала, что сделает всё, чтобы он был счастлив.
— Если это сделает тебя счастливым, — она будет обсуждать с ним всё, вплоть до выбора геля для душа, — обещаю.
Она слишком долго решала всё за себя и за других, чтобы привыкнуть советоваться с кем-то, кроме Коннора, но Коннор изначально выбирался ей на эту роль. Она не советовалась даже с Кроули, хотя они прожили вместе год с лишним, но и Кроули не советовался с ней ни в чём, и она была абсолютно уверена, что это нормально. Сейчас она начинает думать, что так должно быть не у всех.
С большим медведем в руках Стивен смотрится комично. Усмехнувшись, она забирает его у него, перехватывает в обнимку обоих за талию.
— Если там не обязательно уметь водить, ты можешь попробовать, — соглашается Реджина без колебаний.
Это должно быть забавным.
Видели бы её сейчас её подданные, она бы растеряла свой авторитет сразу — больше, чем после показательных выходов с Мордредом в свет.
Она старается не думать о нём — не сейчас, чтобы не портить их первое свидание, — но он всё равно никуда не уходит из её головы. Она была права, когда говорила, что он умер слишком легко и слишком чисто. Ей было бы легче, если бы он страдал как страдала она.
Наверняка было бы.
На машинках оказывается достаточно весело, и пару раз, когда они в кого-то врезаются, Реджина, прижимающая к себе медведя, взвизгивает от восторга совершенно не по-королевски. Так, словно она обычная девушка на обычном свидании, и это, пожалуй, в её свидании самое лучшее.
— Это было здорово, — честно признаётся она, обнимая Стивена для поцелуя после картинга, и уже после, поднимаясь по лестнице в квартиру, повторяет:
— Это было очень здорово.
Хотя её почти всё время не покидало ощущение, что за ними наблюдают, она хорошо провела время.
— Закажем что-нибудь? Я проголодалась.
Сладкая вата оказалась больше сладкой, чем сытной.

— Я не пробовала китайскую еду, — пожимает плечами Реджина. — Давай её.
Она не уверена, что пицца из ближайшей забегаловки понравится ей так же, как римская, но в случае с китайской едой ей просто будет не с чем сравнить, и это кажется удачным выбором.
— Очень приятно, Шерон.
Она кладёт руку на плечо Стивена сразу после того, как быстрым взглядом обегает их «соседку» с головы до ног. Соседка ей не нравится. То, что чемодан оставили у неё, нравится ей ещё меньше, но Реджина, даже если бы её пытали, не смогла бы объяснить, чем.
— Большое спасибо и хорошего вечера, — с той же дежурной улыбкой прощается Реджина. Этот чемодан ей хорошо знаком — именно в него она швыряла вещи, когда уходила из квартиры Кроули. Этот чемодан оставался в квартире Мстителей, и Фьюри не мог выбрать способа проще, чтобы показать: он знает, где она.
Не сказать, что она пряталась, но приятного в этом всё равно мало.
— Там мои вещи, — сообщает Реджина, подперев спиной дверь. — И, думаю, моего возвращения Фьюри больше не ждёт.
Она всё ещё обнимает медведя, и всё ещё смотрит на чемодан как на часовую бомбу. Почти всё, что в нём лежит, ей купил когда-то Кроули. Кроули, который из-за неё потерял свои крылья и которого ей пришлось оставить ради его же безопасности.
— Разберу потом, — наконец, решает Реджина, но так и не отходит от двери.
Реджина уверена, Фьюри мог бы оставить этот чемодан прямо в квартире. К чему передавать через соседку?
Если только он не хотел её таким образом представить как своего человека, это было совершенно лишним привлечением внимания.
— Давай уберём его куда-нибудь.

— Разумеется, — холодно улыбается Реджина.
Злая Королева не помогает нуждающимся, не ухаживает за больными и не отличается особой добротой, как, должно быть, отличалась ей Пегги Картер. Злой Королеве вообще нечем похвастаться — только количеством трупов на своей совести.
Реджина улыбается ещё раз:
— Я так и подумала.
Шерон подошла бы Стивену гораздо больше, но это не значит, что Реджина отдаст его ей. Он готова была отдать за него своё сердце и все миры, что есть, вместе с ним. Она не отдаст Стивена без боя, ни Шерон, ни агенту Романофф, уж точно не теперь.
— Я куплю ей стиральную машинку, — пожимает плечами Реджина. — Сушилку, гладильную доску и утюг тоже куплю. Щ.И.Т. не обеднеет.
Тем более что у Реджины нет уверенности, что эта Шерон не работает на тот самый Щ.И.Т.
Она садится на колени к Стивену, едва касается поцелуем виска. Листает меню вместе с ним.
— С морепродуктами, — выбирает она. — Гречневую. И те спринг-роллы. И вот эти три штучки.
Машинка, поставленная на отложенный старт, писком обозначает окончание стирки. Реджина с сожалением поднимается с колен Стивена, перед тем прильнув к нему крепче и подарив поцелуй чуть более глубокий, и идёт вывешивать бельё на балкон.
Она заканчивает почти с половиной и как раз цепляет чёрные кружевные трусики за верёвку, когда Стивен приносит ей коробку с бельевыми прищепками. Она смотрит на них всего несколько секунд и пятится назад. Шепчет:
— Не надо.
Она не хочет этого снова. Это больно. Мучительно, унизительно больно. Она поднимает на него растерянный взгляд:
— Стивен, пожалуйста, не надо.
И коротко шмыгает носом, готовая заплакать. Закрывает грудь, сжимая в правой руке кружева.
Она никогда не могла бы подумать, что он тоже захочет.
— Стивен, пожалуйста.

— Он не посмеет, — самоуверенно вскидывает подбородок Реджина.
Фьюри ей должен. Больше, чем она может потратить. Всё, что она сделала, она сделала бы и так, но он всё равно ей должен.
Она слишком многое пережила, в том числе Мордреда, снова, чтобы оставлять это неоплаченным.
Реджина смотрит на коробку в руках Стивена и всхлипывает, пораженчески опуская голову. Отступает от его руки ещё на шаг, упираясь бедром в стену балкона, глядит на Стивена как затравленный зверь.
У него тёплый голос. У Мордреда тоже бывал такой, когда он хотел казаться ласковым. Реджина не верит ни одному из них.
— Не подходи, — предупреждает она, но даже не пытается защитить себя. — Не надо, пожалуйста.
Она сползает по стене балкона вниз, на пол, забивается в угол, обнимая колени. Плачет.
Она зря думала, что всё кончено.

Реджина пытается оказаться от Стивена так далеко, как только может — вжимается в угол, сжимается сама, словно надеется, что так он не заметит её и не заставит её делать себе больно. Он ведь принёс прищепки именно для этого? Для чего ещё они могут быть нужны рядом с ней.
Реджина дрожит как побитый щенок, когда Стивен прикасается к ней. Ей уже некуда деться — и она может только терпеть. Ей придётся терпеть его, снова и снова, ночь за ночью, терпеть его холодные руки.
Что-то в ней щёлкает на этом. У Стивена горячие руки. Холодными они были у Мордреда, и иногда, когда он касался её обожженной кожи, это было даже почти приятно.
Он держит её за руку, предлагает ей вырвать ему сердце. Мордред не сделал бы такого. Даже если бы знал, что у неё нет магии, но сейчас у неё есть магия, Реджина чувствует течение тьмы в себе, циркуляцию по венам вместе с кровью, и её взгляд проясняется.
Она смотрит на Стивена так, словно едва узнаёт его — но всё же узнаёт, и жмётся к нему в поисках защиты, заливается слезами облегчения.
— Всё хорошо, — повторяет она для себя. — Это ты.
Это действительно он. Всё действительно хорошо.
Мордред мёртв.

Стиснув зубы, Реджина кивает: да, он напомнил ей Мордреда, стал для неё Мордредом. Она видела Мордреда в его глазах, как видела порой когда-то в глазах Кроули.
— Я знаю, что ты не такой, — хрипло выдыхает она, по-детски размазывая по щекам ещё бегущие слёзы. — Я же видела твоё сердце.
Чистое, красное. Безупречное. Она очень боится за его сердце рядом с собой — боится, что рядом с ней оно почернеет. Она постарается не допустить этого.
Когда они вернутся в Зачарованный лес, она сделает с его сердцем то же, что сделала с сердцем Кроули. Сейчас такое усилие опустошит её практически полностью, а ей не хочется снова остаться без магии. Если Мордред вдруг окажется жив, она должна будет защищать их обоих.
Но он мёртв.
— Так бывало раньше, — тихо признаётся Реджина. — В первый год после моего возвращения сюда. Вижу что-то...
Что-то, с помощью чего Мордред делал ей больно или заставлял её делать больно себе.
Реджина сглатывает, сжимает зубы до боли в челюсти.
— Я ничего не могу с этим поделать, — зло сообщает она. — Могу только рыдать как девчонка. Не очень по-королевски, да?
В Зачарованном лесу её спасало присутствие Коннора. И Кейдена. Кейдена — больше всего, с его тёмной аурой спокойной уверенности, которую она считывала бессознательно.
— Извини. Это явно не то, на что ты рассчитывал. Если ты передумаешь, ну... по поводу женитьбы, я пойму.

У входа в подъезд Стив берёт свою новобрачную на руки. У него на пальце простое обручальное кольцо. Узкая полоска золота. У Реджины такое же. Он поднимается со своей ношей на руках, пропуская ступени.
Это был хороший вечер. Не омрачённый ни воспоминаниями о Мордреде, ни вопросами различий в менталитете. И церемония прошла гладко. Тихо, мирно. Счастливо.
Удивительно подозрительно, но они такие вечера заслужили.
Прежде чем поставить её, чтобы достать ключи и открыть квартиру, Стив жадно целует Реджину, наклоняясь к ней. Всё началось хорошо — и не должно испортиться. Все их вечера будут такими. Счастливыми.
Она отпирает дверь рукой — очень удобно.
Стиву даже нечего сказать на это. Он выражает своё восхищение невнятным "о", перехватывает её поудобнее, и, забывая про ручку, нажавшуюся саму по себе, разворачивается к двери спиной, толкая собой её внутрь и занося Реджину в квартиру.
— Миссис Роджерс, — улыбается он, подхватывая её под бёдра и возвращая в вертикальное положение, — разрешите пригласить Вас на танец, — он медленно вдыхает её запах, вбирает взглядом — всю, чтобы запомнить получше, и только потом добавляет, — свадебный. Только я не умею.