В отличие от Кроули Реджина не плачет. Дрожит, заламывая уже потерявшие мерцание пальцы, и, как бы ни хотела, не может отвести взгляда от экзекуции.
Это безумие, пожалуй. Тепло и свет, исходящие от крыльев, как будто бы меркнут, едва те оседают в кровавой луже на полу, и Реджина делает для Кроули то, что ещё может: раскрывает ладонь с огоньком на ней.
— Прости, — одними губами шепчет она Кроули, не уверенная, что он увидит.
Крылья вспыхивают, точно облитые бензином. Реджина переводит взгляд на Люцифера — пожалуй, она ненавидит его за это, — и сдерживает продиктованное случайным порывом предложение залечить. В ней всё равно не хватило бы сил на это.
Глядя на него, она вновь думает о своей свободе: она приняла решение пойти с Люцифером сама, вопреки просьбе Кроули, и Кроули вновь пострадал из-за неё. Её свобода не стоила его слёз — так нужна ли ей такая свобода на самом деле?
Не лучше ли отказаться от неё совсем? Позволить другим нести за неё ответственность?
Она только и делает, что сопротивляется — сопротивляется всему, словно может как-то изменить своё предназначение, и те, что ей дороги, страдают по её вине.
Не проще ли прекратить и сдаться?
— Мы можем идти? — наконец, выдыхает Реджина хрипло.
Она не прикасается к Кроули, хотя ей очень хочется его обнять.
Больше ей хочется только покончить со всем этим.

Уткнувшись носом в рубашку Кроули, Реджина жмётся к нему ближе, обнимает за талию. Закрывает глаза, выдыхая.
— Ты мог бы сказать, чем это кончится, если у меня не получится, — слабо усмехается Реджина. — Но я бы всё равно попробовала бы. Мне очень нужна тьма, Кроули. И у меня почти получилось — получилось бы, если бы не...
Если бы не крылья. Реджина не заканчивает, поднимает голову:
— Извини.
Предложить ей свободу — это очень заботливо с его стороны. Если так подумать, он единственный никогда не ограничивал её — только она пыталась сделать наоборот.
Она хочет сказать ему, что они со Стивом поругались — и что у них проблемы, и что он не защитит её от того, что ей на самом деле угрожает, но только качает головой:
— Нет.
Она не хочет, чтобы он рисковал ради неё. Даже если это его добровольный выбор — он ведь предложил. Дал ей шанс отказаться.
— Я останусь с тобой. И я постараюсь не ограничивать твою свободу ни в чём.
Стивен бы такого шанса ей не дал, и, поддавшись желанию, Реджина прижимает Кроули ближе к себе, чтобы поцеловать.
Плевать, что после она будет жалеть об этом. Её браку уже пришёл конец, так что какая разница?

— Да, — мрачно соглашается Реджина. — Я замужем.
И ей уже стыдно за этот порыв — и она признательна Кроули ещё больше за то, что он сдержал её. Стивен не заслужил такого с её стороны.
— Но я хочу развестись, — выдыхает Реджина, отстраняясь, и поясняет сразу же:
— Не ради тебя — ради себя. Мы слишком сильно любим друг друга, чтобы быть свободными вместе.
Он уже решает за неё, а она решает за него — и они оба думают только о том, чтобы спасти друг друга. Так не должно быть.
Если бы Стивен не запретил ей лезть в дело с Альтроном, не указывал бы на её неумение постоять за себя, не припоминал бы ей сломанные руки и месяц в лабораториях Гидры, что они искали её всей командой, всё могло бы быть иначе. Даже если бы он тысячу раз был прав — ему не стоило пытаться решать за неё.
Он научился этому у неё, наверное.
— Хочу, — соглашается Реджина, и осторожно придерживает его за рукав:
— Ты ведь ляжешь со мной? Просто спать?
Она так и не научилась спать одна. Зато, когда он уходит в душ, она находит свой телефон. Куча пропущенных — и заряд почти на нуле. Провода нет, так что она ограничивается смс. Она в порядке. Уехать не может, объяснит позже. Им нужно поговорить. Если он готов, то она будет в Люксе. Это в Лос-Анджелесе. Она любит его.
К возвращению Кроули телефон уже гаснет, и Реджина оставляет и его, и все свои проблемы до завтра.
Ей снится Люцифер. Так, как должен бы сниться Стивен.

На звук открывающейся двери Реджина не реагирует, но от чужого присутствия просыпается моментально: открывает глаза, разминает пальцы. Потянуться за тьмой к Кроули не успевает, только ведёт под одеялом рукой, чтобы предупредить, и замирает в дюйме от чужого колена.
Мейз.
Значит, её зовут Мейз.
Реджина сталкивает её с Кроули магией и садится, левой рукой бессознательно перехватывая на груди халат. Правая всё ещё приподнята в немой угрозе.
— Пошла вон, — советует Реджина, старательно сдерживая искушение высосать суку досуха. — Немедленно.
У неё нет вопросов, что это значит, и нет ни тени ревности. Почти нет. Она просто в ярости, и она вполне способна убить, не оглядываясь на последствия.
Между ног всё ещё мокро после дурного сна, и это лишь подливает масла в огонь.
— На сегодня здесь занято, — усмехается Реджина.
На завтра, скорее всего, тоже. На самом деле она не знает, сколько продлится её пребывание здесь, но, так или иначе, Мейз и Кроули придётся найти другое место и другое время для развлечений, пока Реджина здесь.
Ей нужен сон.
Без сновидений.
— Повторять не буду.

Но успокоиться Реджина не в состоянии: полностью придавленная чужим весом и чужой силой, она задыхается от ярости. В Мейзикин сейчас много тьмы — так много, что она почти сравнялась со своим Люцифером, и Реджина почти что ласково перехватывает её за бедро, прижимает к себе. Она могла бы сломать ей шею одним поворотом кисти, но она ведь пришла к Кроули за тьмой — и вот она, тьма. Пришла к ней сама.
Реджина не отказывает себе ни в чём: берёт, не церемонясь, так много, сколько может взять, но... в Мейзикин как будто бы не становится меньше. Это всё равно, что пытаться поглотить тессеракт. Невозможно.
Вены на руках чернеют снова, расползаются чернотой до лица, и к гневу добавляется страх. Понимание того, что нужно остановиться, и Реджина в самом деле пытается — пытается до тех пор, пока у неё не остаётся только один выход.
Резко выдохнув, Реджина пробивает грудную клетку Мейзикен, сжимает на сердце пальцы.
— Не шевелись, — велит она, и это не тот приказ, которого можно ослушаться, — не то убью.
Она ещё пьёт из неё — и в ней всё ещё не становится меньше. Но расставаться с тьмой Реджина не планирует — это всё понадобится ей, если она всё же решит убить Люцифера, и точно понадобится, чтобы спасти Стивена и Старка.
Хотя будь её воля, она бы оставила Мейзикен себе. Присвоила, как когда-то хотела присвоить скипетр.
— Кроули, — напряжённо выдыхает Реджина, вытаскивая демонически чёрное сердце наружу. — Я не могу остановиться. Мне придётся убить её.

В себя Реджина приходит уже утром — полной сил и одновременно разбитой. У неё просто дьявольски болит голова и сейчас, когда в ней так много тьмы, нехватка собственной магии ощущается особенно остро. Ей как будто бы тяжелее сдерживать в себе всё, что она забрала.
Мейзикен ещё здесь. Реджине нет необходимости смотреть, чтобы понять это — и в ней всё ещё чудовищно много тьмы.
— Мне нужно зарядить телефон. Стив может приехать.
Она знает, что Кроули не спит. Научилась различать к концу их совместного проживания.
Больше она не говорит ничего, только, поднявшись с кровати, просит:
— Постарайся убрать её отсюда до того, как я вернусь.
Ей нужно смыть с себя и чужой, и свой запах, и постараться вымыть из головы боль.
Зеркало её не радует — в таком виде не покажешься на публике, но Реджина не намерена отдавать ни капли из того, что взяла. Ей всё это будет нужно, чтобы убить Альтрона, и, кроме того, она, наконец, снова чувствует себя сильной. Могущественной.
Недостаточно могущественной, и это тоже её злит.
Её злит абсолютно всё, если так подумать, но, когда она выходит из душа, натянув под халат выстиранные вчера трусы и чулки — ещё не просохшие до конца, — она старается улыбаться. Глаза у неё снова чёрные. Целиком.
— Здесь доставляют еду? Я бы не отказалась от шампанского и пары-тройки пирожных.
И кофе. И, пожалуй, таблетки от головной боли.
На лбу красуется ссадина, но это мелочи. Распахнув гардероб, Реджина пытается подобрать из одежды Кроули что-то себе по размеру: лучше ходить в чужом, чем снова натягивать на себя грязные вещи.
Сердце, вырванное у Мейз, её как будто бы не волнует.

— Я верну ей сердце, — обещает Реджина Кроули. — Но теперь мне есть, что потребовать у Люцифера взамен.
Сегодня она в настроении поторговаться — и, может быть, заключить сделку, в которой не потеряет ничего, только выиграет.
Ей нужна её магия — отданная самим Люцифером, а не забранная ей вместе с тьмой, потому что больше тьмы в неё уже не влезет.
— Есть что-нибудь, что ты хочешь включить в нашу с ним сделку?
Она готова помочь Кроули — чем угодно. Даже старается сдержаться, брезгливо разглядывая кожаный корсет, но всё равно морщит нос:
— Я больше не ношу кожу. Предпочитаю хлопок или шёлк. Что-нибудь серое или бежевое. Но благодарю за старания.
Она найдёт что-нибудь в гардеробе Кроули. Никакого чёрного или красного. Ничего, что могло бы напомнить ей о Зачарованном лесе.
Телефон на зарядку Реджина ставит магией. Окунает в кремовое пирожное безымянный палец, пробует.
— Сойдёт.
Шампанское на вкус тоже неплохое. Магией Реджина подтягивает сердце Мейз в свою ладонь. Сжимает практически неощутимо, только чтобы дать понять свой контроль, и заставляет его исчезнуть.
— Если хочешь, чтобы твоё сердце вновь в тебе билось, скажи Люциферу, что я хочу его видеть. И проводи Стива ко мне, когда он придёт.
И ещё она хочет видеть своего мужа. Не только для разговоров. В первую очередь не для разговоров.
Вытащив одну из белых рубашек Кроули, Реджина поверх халата прикладывает её на себя. Смотрит на Кроули:
— Как тебе?
Стиву наверняка не понравится.

— Никогда не думала о тебе так, — снисходительно уверяет Реджина Кроули. — Ради, — она морщит нос снова, — «шлюшки на побегушках» я бы не спустилась в ад.
И уж точно не стала бы стоять перед Формайлом на коленях, хотя тогда они ещё не были настолько близки. Но Кроули не кажется задетым — по сути, это Реджина оскорбилась за них обоих, — и, тяжело втянув воздух сквозь зубы, Реджина заставляет себя успокоиться. Обещает:
— Я не буду вмешивать тебя в это.
И это не шантаж — это сделка, которую вчера ей предлагал Люцифер. Хотя ей больше нравится думать, что это шантаж — и что она по-прежнему не заключает сделок.
— Спасибо, —  тепло улыбается ему Реджина. В сочетании с чёрными глазами и венами это, должно быть, выглядит жутко.
Зато никто её не узнает, когда она выйдет на улицу. Никаких автографов.
Она переодевается прямо при Кроули, попутно допивая шампанское в бокале: подкатывает серые брюки, слишком длинные для её роста и немного тесные на её бёдрах, заправляет рубашку. Цепляет на нос очки, закатывает рукава. Пиджак не берёт — в обители Люцифера достаточно тепло, — но берёт с собой шампанское и бокал. Подхватывает Кроули под локоть, улыбается выпачканными в креме губами:
— Ты не представляешь, как мне этого не хватало.
Чего именно, она не поясняет — Кроули и сам поймёт, что она говорит о тьме, о возможности вновь смотреть на мир с позиции силы. Не питаться жалкими крохами от случая к случаю — ощущать свою способность менять этот мир постоянно.
В центре пола на тринадцатом этаже видны следы подпалин, и это всё, что напоминает о крыльях Люцифера. Реджина приветственно салютует ему бокалом, оглядывает постель: Британи, Британи, Британи.
Она могла бы выкинуть их одним движением руки, но вместо этого садится на край кровати, который выглядит более чистым, и улыбается:
— Думаю, теперь мы можем заключить сделку.

Обращению Реджина неприязненно морщится, крепче стискивая ножку бокала, но в этот раз сдерживается. Она ответит на его подлость другой подлостью, и это будет справедливо.
Может быть, она даже накажет его за Кроули в ответ — она очень этого хочет, пусть даже Кроули и просил не вмешивать его.
Пока она думает только о том, как сильно скучает по Стивену — она вот-вот увидит его, вот-вот займётся любовью с ним, и тогда ей станет легче переносить присутствие Люцифера.
Ей уже легче — когда она вспоминает о том, что он заставил Кроули отрезать ему крылья или почти что выбросил её с балкона, а не о том, как он держал её у рояля и обещал, что не отпустит, пока сам того не захочет.
И всё же Реджина не отдёргивает руку, хотя и чувствует, как учащается пульс. Улыбается:
— Можно и так сказать.
Пока он здесь развлекался с Британи — Древние, неужели действительно с тремя сразу? — она тоже не теряла времени зря.
— Я провела прошлую ночь с Мэйзикен, — поясняет Реджина, не без стыдливого любопытства разглядывая чужое тело. Оно совершенно — как и у Стивена, — и ей повезло, что её глаза скрывают очки. — Так хорошо, что она подарила мне своё сердце.
Говорить при трёх Британи разом неудобно. Реджина думает, не снять ли очки, чтобы заставить всех троих с визгом вылететь из кровати, но только делает ещё глоток и откидывается на каменный угол за спиной.
Плевать на доступных девиц.
— Я, в принципе, не возражаю его вернуть, но, боюсь, мне не хватает для этого моей магии. Той, что сейчас течёт в твоих венах.
Если он поможет ей, она поможет его суке вновь ощущать вкус жизни.
— Как я уже говорила, мне нужно всё, что я могу получить — с тебя или с неё, мне нет разницы, так что я бы хотела продлить наши с ней ... отношения на пару дней. Съездить в Нью-Йорк, например. Посетить Башню Старка, посмотреть на Альтрона. Обещаю, что верну её в полной комплектации.

— Нет, это не соревнование, — усмехается Реджина. — Но твой отказ может разбить Мейз сердце.
И она не шутит. Она не намерена задерживаться здесь теперь, когда она под завязку накачана тьмой и может спокойно разобраться сперва с Альтроном, а затем со своим браком.
Она впервые за долгое время чувствует себя почти свободной. Она чувствует себя так, словно в самом деле способна уничтожить Алого Короля.
— Я уже завтракаю, — Реджина выразительно взбалтывает шампанское в бокале. — А Кроули, если мне не изменяет память, не ест вовсе, хотя готовит потрясающе.
Реджина морщится своим словам почти сразу же — пожалуй, ей стоит притормозить с шампанским, но со всем остальным она тормозить не намерена. Ей нужно убраться отсюда до появления Стивена, и по возможности захватить с собой Мейз.
— К слову, я не обещала тебе секс. И не обещала остаться. Я замужем, помнишь? И у меня совсем другие планы на эти выходные, — качает Реджина головой и, обернувшись, пытается выбрать ту из трёх Британи, что не нравится ей больше, но всё же передумывает: как бы она ни презирала подобных им, они этого не заслужили, и, тяжело вздохнув, Реджина тянется к своей груди.
Под слоем её грязи сердце Стивена всё ещё безупречно. Реджина нежно приглаживает его пальцами и, усмехнувшись, прячет назад:
— Теперь моя просьба об одолжении ясна?

— О, нет, — усмехается Реджина, пряча растерянность. — Её сердце куда больше похоже на моё.
И он снова сделал это — подтолкнул её к необдуманной откровенности своим присутствием.
Или это было шампанское?
Реджина чувствует себя странно. Вдвойне странно от того, как близко к ней подходит Люцифер, так и не завязавший халат — и от того, насколько близко его пах оказывается у её лица. Подобное соседство... раздражает. Это определенно раздражение — и злость, решает Реджина, решительно вскидывая голову.
Его цену она уже знает — и соглашаться на не обозначенную услугу она не намерена. Реджина стискивает челюсти крепче, пережидая отеческий поцелуй, хотя желание вырвать Люциферу сердце сильно как никогда, и, едва закрывается дверь, цедит сквозь зубы:
— Да.
Да, Древние его побери, она ожидала другого.
Она не останется здесь — и не уйдёт без своей магии, и, в два глотка осушив бокал, Реджина поднимается с постели.  Шагает к Кроули ближе, за лацканы рубашки тянет к себе: ей нужно освободить место, и она отдаёт тьму ему. Немного, но достаточно, чтобы вновь посветлели глаза — и взмахивает рукой, отправляясь за Люцифером.
Будь он хоть трижды дьяволом, она уж точно не слабее него.
Фыркнув, Реджина отплёвывается от воды и тянется рукой к его грудной клетке. Ей нужна магия, не тьма, и она будит свою магию внутри него, позволив искре стечь с ладони к сердцу и вернуться ответным жаром.
В груди становится тяжело. Между ног — тоже, и искушение кажется почти непреодолимым, но, судорожно облизав губы, Реджина лишь крепче сжимает пальцы внутри чужой грудной клетки и тянет тьму вместе с магией в себя.

В её магии всегда было много всего: ярости, ненависти, страсти — и этот дар течёт в её венах вместе с тьмой. Ответное прикосновение её же магии дурманит, занимается похотью в груди, но вместе с тем, едва магия начинает утекать, в сердце прокрадывается страх.
Реджине страшно. Так же страшно, как было вчера. Она теряет контроль не только над своей магией, но и над собой, и уж точно не контролирует Люцифера.
Страх парализует. В глазах темнеет, когда она ударяется затылком о стену, и всё это похоже на ту единственную ночь с Повелителем, когда он взял её на глазах Мордреда, утонувшую в собственных ужасе и похоти.
Ей хочется поддаться им обоим — раздвинуть ноги шире, застонать, потому что то, как вжимается в её до нитки мокрое бельё Люцифер — чудовищно прекрасно и вместе с тем недостаточно.
Она недооценила его — и, никогда прежде не прикасаясь к этому, недооценила жар собственной магии. Эта магия нужна ей, хотя она вспоминает об этом с трудом, и с трудом возвращает себе контроль над утекающей из неё магией. Отбирает назад, отвоёвывает по кусочку под треск белой рубашки.
Стив.
Всё, что она отвоевала, она теряет в секунду. Сердце заходится болью, и только потом Реджина открывает глаза.
— Стив!
Он здесь.
Он здесь, а она не может даже прервать течение магии, уходящее из неё в Люцифера, только мелко, часто дышит и силится оттолкнуть дьявола от себя.
Чёрт с ней, с магией. В груди болит так, словно она вот-вот потеряет сознание.
— Да подавись, — выдыхает она, отпуская от себя жалкие остатки того, за что ещё цеплялась, и пытается запахнуть рубашку.
Всё не так, как выглядит. Реджине очень хочется сказать ему об этом, но... слов нет. Есть только чувство вины и стыд.
Она бы позволила Люциферу взять её. Скорее всего позволила бы, и даже уже этого шанса достаточно, чтобы презирать себя, и, запрокинув голову, Реджина закрывает глаза.
Ей нечего ему сказать.
Она любит его, но это уже не имеет никакого значения.

Больше всего Реджине хочется трусливо сказать «нет» — и спрятаться от содеянного в объятиях мужа, но это будет слишком подло по отношению к нему. Он не заслужил подлости — не заслужил того, что она сделала, и Реджина всё же находит в себе силы открыть глаза.
Молчит. Долго. Так долго, что ответ уже и не нужен, и, наконец, кивает:
— Можно считать, что да.
Никто не заставлял её вламываться в душ к Люциферу. Никто не мешал ей дождаться его возвращения там, где они оба не будут выглядеть настолько однозначно, и...
— Он не применял силу.
Она ведь хотела его. Хотела ещё до того, как прикоснулась к нему своей магией. Магия стала лишь катализатором, и Реджине нечего сказать в своё оправдание.
Она виновна, и приговор уже приведён в исполнение — этот взгляд говорит лучше любых слов.
Она всё равно делает шаг вперёд, отодвигая прочь ангельские перья. Даже их божественное сияние не утешает боли в груди, но это и не её боль.
Может быть, не только её.
Без этой боли Реджина будет совершенно пуста. Она проебала всё — всё, ради чего на самом деле стоило жить.
Это было её свободное решение.

Реджина не останавливает мужа. Не шевелится — стиснув до боли собственные плечи, смотрит ему вслед. Смотрит, как Стивен, единственный, кого она смогла полюбить и с кем была счастлива, уходит.
Она потеряла всё. Ради магии, ради глупой прихоти и собственного непомерного эго — поддалась той себе, которую уже считала почти что мёртвой.
Это только её вина. С прикосновением чистой магии — её магии — справиться невозможно, и она сама дала этой магии волю.
Или дело не только в ней?
Старк смог преодолеть соблазн. Бартон смог.
Она действительно хотела Люцифера, и то, что Стивен сейчас уходит — самое правильное, что произошло с ней за эти сутки.
Всё так, как должно быть.
Она дрянь, не заслуживающая его, но она здесь такая не одна. Развернувшись в мокрых мокасинах, Реджина от души даёт Люциферу пощёчину — и замирает, не зная, что делать ещё.
Она уже сделала достаточно.
Теперь она свободна — как и хотела. Она ведь хотела именно этого.
Ей нужно побыть одной — или догнать Стивена, бежать за ним, — но она только впустую взмахивает лишённой магии рукой и не движется с места.
Ей больше некуда идти — да и незачем. Её муж только что ушёл.
Она только что потеряла Стивена. Она знает его — это не то, что он смог бы простить.
Она сама себе этого не простит.
Мордред был прав: она шлюха.