— Ищу тебя, — холодно пожимает плечами Реджина, взглядом поддевая Кроули за позерский ошейник с бабочкой на шее, и отворачивается.
Ей нет необходимости смотреть на Кроули дважды, чтобы понять, что он не рад встрече — и не рад видеть её. Она, наверное, даже понимает его — наверное, — но отказаться от обиды куда сложнее, чем хотелось бы разуму.
Реджина всё же пытается: разглядывает бокал в до дрожи знакомых пальцах, и, отвернувшись, сглатывает.
— Как скажешь.
Кроме Кроули, ей просто не к кому больше пойти — точно не к Старку, учитывая, что поругались они со Стивеном из-за Старка. Он создал искусственный интеллект — или что-то вроде него, Реджина не до конца поняла, — и теперь многострадальное человечество вновь было под угрозой.
С учётом того, как мало тьмы было в Реджине сейчас — нулевая материя в ней почти сошла на нет, и она даже добиралась сюда общественным транспортом, — Стив счёл небезопасным и неразумным её вмешательство в происходящее.
Её вмешательство могло развить проблему до катастрофических масштабов, а ведь он, подумать только, клялся защищать её. Не считаясь с её мнением по этому вопросу.
Да, теперь Реджина могла понять обиду Кроули в прошлом.
И она очень старается понять его в настоящем. Она рассчитывала на более тёплый приём, рассчитывала на его помощь, но теперь думает, что может обойтись и без него.
В этом здании есть ещё один источник тьмы — яркий, почти осязаемый. Излучение практически той же силы, что от скипетра Локи. Реджине нравится.
То, что ещё один источник на подходе, нравится ей ещё больше — и это, наконец, обьясняет, почему Кроули впервые в своей жизни начал работать.
— Уже не важно, — улыбается ему Реджина перед тем, как снять зубами последнюю оливку со шпажки.
Ей не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать движение тьмы к себе — от неё требуется только сдержаться, чтобы не взять её всю немедленно.
— Это всё.
Кроули может сколько угодно гнать её от себя, даже руководствуясь её благом — а в этом Реджина уже не сомневается, не без интереса разглядывая владельца трёх Британи разом. Реджина никуда не уйдёт. Она уже нашла то, что ей нужно, и теперь вопрос лишь в цене, а Кроули...
Кроули стоило бы перестать принимать решения за неё. Он по своему опыту должен знать, насколько это неприятно.
— Начальство? — одними губами уточняет Реджина, насмешливости выгнув бровь, и в демонстративном равнодушии оглядывает девиц.
Потрясающая безвкусица. Но тьмы в нём много. Больше, чем было в Вельзевул.
Сейчас Реджина даже рада, что кто-то из ада остался в живых. Хотя бы ещё двое.
— Правда, — Реджина легко усмехается и едва откидывается на стуле назад, а затем замирает. До неё, наконец, доходит.
Люцифер.
Тот, кого очень давно заменил собой в аду Алый Король — если верить Кроули.
Не сам Алый Король — Реджина не чувствует рядом с ним ни боли, ни животного ужаса. Не Повелитель Мух в чужом обличье.
И в самом деле начальство. Это объясняет, почему Кроули так настойчиво пытался её уберечь, и понимание этого греет почти столько же, сколько и злит.
Но злит всё же больше, и Реджина решается: ей нужна тьма, и она сожрет даже самого короля ада. Тем более что он уже лишился своих владений, и вряд ли это будет сложно — одолеть его. Она ведь всё ещё ведьма. В первую очередь — ведьма.
А после, когда она вернётся к Стивену, накачанная тьмой под завязку, она уничтожит очередной выкидыш непомерного эго Старка — и тогда они со Стивеном ещё раз обсудят его право защищать её против её воли.
— Я не только не хочу уходить, — добавляет Реджина, мимолётно заглянув в глаза Кроули, и возвращает Люциферу всё своё внимание, — я ещё и намерена провести с вами время тет-а-тет.
Ей нужно остаться с ним наедине, и вряд ли это потребует от неё усилий. Разве что он захочет взять с собой ещё трёх Британи.
— В вашем заведении ведь предусмотрена доставка моего мартини до кабинета начальства?
Наверняка да.
Может быть, Кроули даже не будет лишним — но на его помощь Реджина не слишком рассчитывает. Больше на невмешательство.
Это уже будет достаточной помощью. А девицу — ту, что трётся за баром, — она сожрёт второй.
— Если не будешь мне мешать, — обещает Реджина Кроули, — может быть, после я с тобой поделюсь.
Но после. Сначала — Стивен и Старк.

Это «пожалуйста» почти заставляет Реджину остановиться в своём желании и сдержать свой гнев. Почти. Но она вспоминает, как точно так же просила его сама — просила его уйти и не лезть в их со Стивеном постель, — и как он проигнорировал её просьбу ради тьмы, а вспомнив, улыбается Кроули снова и едва заметно качает головой.
Нет.
Она не уйдёт. Если память ей не изменяет, сколько бы и о чём они друг друга ни просили, они никогда (или почти никогда) друг друга не слушали.
— У меня не так много времени, чтобы тратить его зря, — усмехается Реджина не столько Люциферу, сколько Кроули, и укладывает пальцы на его предплечье.
Хороший пиджак. Стоит больше, чем Стивен мог бы себе позволить — даже несмотря на звание героя Америки.
Ей, пожалуй, повезло, что в клубе темно. И что последний раз газеты писали о ней достаточно давно.
— Это подойдёт, — решает она.
Трёх Британи (интересно, хоть одну из них звали так на самом деле?) Реджина не удостаивает не только взгляда — даже мысли об их существовании.
Она думает только о Стивене — и, может быть, ещё немного о Старке, — и гнев в ней мешается с жаждой справедливости. С её стороны будет справедливым решением уладить проблему Старка без помощи других и показать Стивену, что у него не было права решать за неё — и рисковать при этом самому.
Она думает о Стивене даже когда снизу вверх заглядывает Люциферу в глаза и бессознательно сглатывает снова. Она хочет своего мужа тем сильнее, чем сильнее она на него зла, и это злит её вдвойне.
Ей приходится заставить себя сосредоточиться — на Кроули и на Люцифере, и сосредоточиться на последнем неожиданно легко.
— Не знала, что у него ещё остались родственники, — открыто откликается Реджина, подхватывая метафору о братьях и сёстрах, и позволяет Люциферу коснуться своего лица. Она не перехватывает его руку своей, не отшатывается от него, но и не поддаётся его притворной нежности — только смотрит в глаза и усмехается:
— Спасибо, что приютили его.
Она не смогла. Второго появления Кроули в их спальне их со Стивеном брак мог бы и не пережить — у них и так всё было не слишком гладко в последние дни, и эта победа — победа над поражением Старка нужна была больше им двоим, чем человечеству.
Реджина должна была доказать и ему, и себе, что она не представляет угрозы, что её суть — защищать, а не разрушать, и что она способна противостоять тому чудовищу, в которое её когда-то превратили.
Может быть, эта победа больше всего нужна была ей самой.
Дотянувшись до кнопки лифта, Реджина останавливает его между этажами и укладывает ладонь на широкую грудь, аккурат над сердцем.
— Если говорить откровенно, я пришла сюда ради своего брака. Мой муж считает меня слишком слабой, чтобы бороться вместе с ним или за него.
Откровенничать с Люцифером неожиданно легко. В чём-то — даже приятно. Реджина усмехается, добавляя:
— Мне повезло, что я встретила тебя. Хочешь ты этого или нет, ты поможешь мне его переубедить.
Она не вырывает ему сердце — не уверена, что сейчас у неё достанет на это силы, но это она может сделать и позже. Она просто толкает его магией от себя, к противоположной стене, и магией же удерживает.
— Альтернатива твоей смерти устроила бы меня ещё меньше, — пожимает плечами Реджина, и её усмешка становится совсем невесёлой. На мгновение прикрыв глаза, Реджина тянется к Люциферу за его тьмой.
Кроули, кажется, пытался уберечь и его от неё. Просил об этом.
Она поделится с ним после. Тем, что останется после победы над интеллектом Старка.
Отдаст ему большую часть.
— Древние, — сдавленно выдыхает Реджина, приваливаясь спиной к противоположной стене, и отирает выступившую под носом кровь. Так торопиться, конечно, нельзя, но у неё в самом деле мало времени, да и эта процедура не из приятных для обоих. — Это будет дольше обычного.
Он очень сильный. Только вот она сожрала ад — сожрёт и его.
Она очень старается сдерживаться, чтобы не позволить своей алчности сожрать и ту девицу внизу вместе с Кроули.
— Знаешь, если бы я не опасалась мести с твоей стороны, ради Кроули я бы оставила тебе жизнь. Он, кажется, не хотел бы видеть, как ты умираешь.
Она предлагает ему шанс. В самом деле предлагает. Ей ведь не нужно совсем всё, но ей нужно всё, что он сможет ей дать.
Это — и гарантии.

Забирать тьму приходится силой. Реджина тратит больше усилий, чем обычно — так много, что ей кажется, что она бы без труда смогла бы остановиться, но связь между ними лишь крепнет, и с каждым вдохом Реджина чувствует себя всё лучше и лучше.
Её щеки вновь горят здоровым румянцем, и сияют глаза.
— Мне уже доводилось убивать бессмертных, — коротко усмехается Реджина.
Там, в аду, они все были такими — и что с ними стало?
Она вскидывает руку, защитным жестом выставляя между ними, усиливает давление магии на его тело. Шмыгает носом снова, слизывает кровь с губ — и замирает в ужасе.
Он смотрит на неё его глазами, но…
Она не чувствует его присутствия. Этот страх другой, и побороть его Реджине по силам. Она упускает момент, когда нужно было ударить, застывшая с приподнятой рукой, и крылья перерезают связавшую их тьму, словно ничего и не было.
Оперевшись рукой о стену, Реджина пытается отдышаться. Слишком… грубо, слишком резко. Кружится голова.
— Я знаю, кто ты, — фыркает Реджина, красной рукой пробуя белые как у Азирафаэля перья. — Ты так называемый король ада.
Тот, кого заменил собой Алый Король, который когда-то послал за ней Кроули руками и волей Вельзевул.
Она помнит.
— Люди считают тебя Сатаной, но ты … не более чем его наместник в этом мире. Ты лишь тень от настоящей тьмы.
Может быть, потому что у него белые крылья. Ангельские, не демонические. Крылья Кроули не помогли ему закрыться от неё когда-то — напротив, она забрала их себе. Крылья Азирафаэля ей тоже доводилось носить.
— И тебе не к лицу белый цвет.
Она всё ещё предлагает ему шанс, хотя теперь, пока он не прячется за крыльями, он открыт для неё. Она может даже вырвать ему сердце.
Она может лишить его крыльев. Отрезать их, как их когда-то отрезали Кроули.
Где он был, когда Вельзевул его пытала?
— Как бы ты предпочёл умереть?

Сколько самодовольства. Реджина словно смотрится в зеркало времён её первого правления, когда ничего другого у неё попросту не осталось, и это зрелище не из приятных.
Он мог править адом на этой земле сколько угодно, но он не был воплощением настоящей тьмы, и Реджина лишь снисходительно усмехается его похвальбе.
Судьба миловала его, если он в самом деле не видел Алого Короля.
— Я уже была в аду, — кривит губы Реджина, превращая пуговицу с пиджака в батистовый платок, чтобы зажать идущую носом кровь. — И, знаешь, бывало и хуже.
Даже не Мордред — небытие, в котором заперт Алый Король, и от него её не избавит даже смерть.
Если так подумать, она тоже могла бы считать себя бессмертной — даже более бессмертной, чем ангелы, падшие они или нет.
Но этот — даже несмотря на белые крылья, — точно падший. Он смотрит на неё так, как смотрел когда-то Кроули каждый раз перед тем, как заставить её кончать для него, и, не выдержав этого обещания, Реджина всё же отворачивается. Ненадолго.
Платок, что она заставляет исчезнуть в  своей ладони, занимает её как будто бы куда больше.
— Я не хочу тебя убивать, — хрипло отзывается Реджина, инстинктивно накрывая его пальцы своими в бесплодной попытке убрать. — Ты мне ничего не сделал. Но я убью. Мне нужно спасти Старка и... и не только Старка, а для этого мне нужна моя магия. Взять её у тебя проще всего. Мне нужна тьма, но не нужен жаждущий мести «дьявол»: у меня уже достаточно и врагов, и проблем.
Она могла бы отбросить его от себя магией, но... это всегда успеется, и, кроме того, в том, как Люцифер держит её под горло, есть что-то и от Стивена.
— Но я... Древние, да, я хочу тебя убить! Для себя. Ты его тень, и, может быть, если я уничтожу тебя, когда-нибудь я смогу уничтожить и его. Ты не представляешь, насколько я хочу его уничтожить.
Отступая назад, она ещё обдумывает свою откровенность — и это словно бы вырванное из неё «чудовищно», — и всё это похоже на те чары, что применял на ней и Стивене Кроули.
Сопротивляться практически невозможно — и Реджина не сопротивляется. Реджина думает не о смерти — не о том, что, возможно, её вот-вот сбросят вниз — о Кроули и о Стивене одновременно, и о том, что на месте Кроули она хотела бы видеть в их со Стивеном постели Люцифера. Это бы не было изменой, если бы они были втроём.
Больно врезавшиеся перила отрезвляют. Развернувшись к земле, Реджина жадно хватает воздух ртом и, едва коснувшись взглядом асфальта, всем телом подаётся назад, вцепившись до белизны в костяшках в холодный камень.
Чудовищно высоко.
Она не может дышать, хотя её горло уже ничего не держит, и только судорожно вскрикивает, когда земля уходит из-под ног.
Перед глазами темно. Реджина, оставляя на руке Люцифера красные полосы ногтей, близка к потере сознания как никогда, и ей так страшно, так чудовищно страшно, что она дрожит. Почти вибрирует — снова, и она знает, что это значит.
Ей надо взять себя в руки.
Старк учил её летать, но не учил падать. Она всё ещё боится высоты — так глупо и малодушно.
Она видела Алого Короля и мечтала умереть, а это... это всего лишь парапет и несколько десятков метров под ним. Поколебавшись, Реджина закрывает глаза, и становится немного легче. Осторожно, неуверенно она нашаривает пол ногой, и бессознательно вжимается задом в пах Люцифера.
Вот теперь — теперь, если она не умрёт, — ей действительно хочется его убить. Не только потому, что он тень Алого Короля, но и потому, что он сам заставляет её бояться.
Не себя — того, что может сделать с ней. Точь-в-точь как Мордред.
Ненависть бодрит. Вдохновляет. Реджина, по-прежнему не открывая глаз, ослабляет хватку на запястье Люцифера, обманчиво доверяясь его руке, но готовая в любой момент сжать когти.
— Давай обсудим, — соглашается она мягко, стараясь дышать медленно и тихо. — Потому что если ты сбросишь меня с крыши, об этом пожалеешь не только ты. Я разрушу всё, как уже разрушила ад. Весь этот мир, и все другие миры.
И она сделает это не потому, что хочет этого.
Она знает, кто придёт за ней после смерти — и в этот раз её не оставят Мордреду. В этот раз никто не придёт, чтобы повернуть время вспять.
— Мы ведь этого не хотим?

Может быть, этот ход и неправильный, но для Реджины — единственно возможный.
— Я не только угрожаю тебе, — рвано выдыхает она, бессознательно дёргаясь его прикосновению в попытке не то убраться, не то прижаться к руке теснее, и жмурится крепче. — Я предупреждаю тебя о последствиях. Мне нельзя умирать, понимаешь ты это, или нет?
В её голосе всё же проскальзывают хриплые, истерические нотки. Ей страшно — так страшно, что не ощущается уже ни двусмысленности позы, ни даже высоты. Она боится того, что будет после, боится Повелителя, который придёт за ней.
— Я уже умирала, и я знаю, что будет после. Древние, ты же видел, что стало с адом — аду просто повезло, что Азирафаэль сумел остановить меня.
Но больше у него не получится. Ни у кого не получится. Когда Повелитель придёт за ней, её уже никто не сможет спасти — он не позволит.
Ей рассказывали, как кричал Мордред от одного его взгляда, но она и без этого знает, на что он способен.
Она очень не хочет встретить его снова, и потому жмётся к Люциферу теснее, пытаясь убраться как можно дальше от края, и судорожно выдыхает снова, когда Люцифер ослабляет хватку на её волосах.
Выпрямляется, вновь цепляясь за его руку дрожащими пальцами.
Она согласна. На всё согласна.
Даже не ради Стивена — ради себя отдаст всё, потому что до сих пор не может иначе.
— Как скажешь.
Но ей нужно сосредоточиться. Ей нужно успокоить бешено стучащее сердце, сдержать просящиеся из-под ресниц слёзы. Она пытается. Замирает, стараясь дышать размеренно и глубоко, сжимает пальцы на запястье, уже не цепляясь ногтями, но перехватывая руку вокруг.
Так проще — с физическим контактом.
С каждым глотком воздуха Реджина становится всё бледнее. Уже не стискивает пальцы, наваливается бёдрами плотнее на парапет. Кровь сочится из носа снова, капает красным дождём на балконы внизу.
— На твоём месте, — хрипло предлагает Реджина, чувствуя, как следом за тьмой утекает и её магия, — я бы вынудила меня потерять сознание. Я не умею останавливаться сама — и умру, если меня не остановить.
Она уже говорила ему, что будет.

— Я... — Реджина, наконец, понимает: она зря упомянула имя Азирафаэля. Очень зря. — Нет, он...
Ложь, толком и не готовая, замирает на языке, и вместе со слюной Реджина сглатывает её обратно. Сплёвывает уже правдой — точно ядом, пока ещё не готовая бороться:
— Да.
Азирафаэль закрыл её своими крыльями. Она не помнит этого — ничего не помнит, — но он никогда не лгал ей. Азирафаэль спас тогда не только её — Кроули, но ещё раньше, не зная значимости своего поступка, он из жалости вложил свет в её чёрное сердце, и за это она никогда не расплатится с ним.
И сейчас она выдаёт его.
— Я пришла за Кроули. Мы пришли. Я... я помню только, что мы нашли его — и что его хотели убить, а потом — темнота.
Она бы многое отдала, чтобы найти его раньше, но, кроме Стивена, у неё никого и ничего нет. Тогда они опоздали, и теперь исправить уже ничего было нельзя. Они лишились своих крыльев каждый, и оба по её вине, но крылья Кроули вернуть было уже нельзя.
Раньше они нравились ей. Сейчас она терпеть не может любые.
Она выпрямляется рывком, всё ещё инстинктивно прижимаясь к Люциферу, и судорожно цепляется за парапет, силясь не упасть от взмаха крыльев. После — движется к стене, медленными и мелкими шажками, словно боится вновь потерять землю под собой. И дрожит, с каждой секундой всё сильнее.
— Я... прошу прощения.
Она не уверена, что услышала его целиком — только то, что он потребовал извинений, — и не уверена, что вообще услышала. Может быть, ей показалось — мир вокруг становится всё более тихим, и она уже не различает звуков, хотя губы на всё больше расплывающемся в тумане лице Люцифера шевелятся.
Темнота подползает. Снова.
Реджина трясёт головой, обнимая себя за плечи, сглатывает застрявший в горле всхлип, но дрожь не утихает.
Ей страшно, всё ещё. Ей очень хочется к Стивену, и она уже не помнит, почему не с ним сейчас — понимает только то, что его рядом нет.
Стекло в двери снизу вверх покрывается инеем. Медленно, неотвратимо.
Реджина уже не замечает — она пусто смотрит в глаза Люцифера и дрожит, как осиновый лист на ветру.
Ей было слишком, слишком страшно.
Это всё его вина.

Слишком страшно, слишком темно, слишком холодно. Реджина знает, чем это может закончиться — и ничего не может с собой поделать. Просто не может взять себя в руки, позволяя пережитому взять над собой верх, и всё глубже погружается в пустоту.
Её выдёргивает — даже не выдёргивает, а отвлекает на себя, — ощущение человеческого тепла. Сперва — на теле, после — на губах. Тепло расползается жаром, концентрируется в паху, и, когда мир вокруг снова обретает краски, Реджина обнаруживает себя плотно прижатой к чужому мужчине.
Не к Стивену.
Дыхание сбивается снова. Реджина ещё дрожит, бессознательно кусая губы, и слепо вглядывается в своё отражение в чужих зрачках, пока Люцифер отирает кровь с её лица, и, наконец, хрипло кивает, благодаря не то за всё сразу, не то ни за что вообще:
— Спасибо.
Её тело ещё хранит тепло его рук там, где он держал её, и Реджина спешно затягивается, отвлекаясь. Выдыхает:
— Да.
И ещё раз:
— Да.
Конечно, она хочет зайти. Она хочет забыть этот эпизод как можно скорее, оказаться в тепле и вернуться к Стивену, но...
Крайне неохотно она вспоминает, зачем она здесь. Ей нужна тьма. Ей нужна тьма, чтобы помочь Тони и помочь Стивену, и доказать им обоим, что она на их стороне. Она больше не та, кем была раньше, и может справиться с чем угодно, с любой угрозой извне, а значит, и с самой собой.
Ей нужна тьма. Очень нужна.
Но есть проблемы важнее.
— Что ты намерен сделать с Кроули?
Он пытался уберечь их обоих — друг от друга. Она не послушала его, и снова зря.
— Я не позволю тебе убить его.
Она может пообещать ему убить себя — больше ей угрожать уже нечем.
У неё меньше магии и тьмы, чем когда она пришла сюда.

— Не знаю, — Реджина, уже почти переставшая дрожать, едва пожимает плечами. Она правда не знает, как собирается остановить Люцифера без магии — или с теми крохами, что у неё остались, но в том, что она не позволит ему убить Кроули, у неё нет сомнений. В ад она тоже спускалась практически на нуле. — Наверное, я попытаюсь убить тебя снова. Каким-нибудь более быстрым способом.
Она всё ещё может свернуть ему шею, — на это её магии хватит, — но тогда и часть её магии, и вся его тьма умрут вместе с ним. Она пойдёт на это ради Кроули, но только в крайнем случае, сейчас же ей всё это ещё нужно.
Поколебавшись, Реджина всё же отпивает мартини — половину бокала, — и затягивается снова, но так и не садится. Из нижней пуговицы рубашки начаровывает пепельницу, прислоняется бедром к краю рояля. Смотрит на Люцифера — долго.
Она чувствует себя странно. Он играет хорошо — даже лучше, чем когда-то играла она, — но ей очень хочется хлопнуть крышкой по его пальцам и хочется, чтобы его пальцы нашли себе другое применение на её теле.
Отвернувшись, она старается больше на него не смотреть. Поясняет, вынужденная говорить чуть громче:
— Так уж получилось, что я в первую очередь ведьма. Моя магия, как и ваши чудеса, кажется, работает только при наличии во мне тьмы, а в этом мире тьма для меня — конечный ресурс. Раньше со мной делился Кроули, но сейчас с этим есть определённые трудности.
В первую очередь, она замужем и замужем за человеком. И она любит своего мужа. Даже если ещё чувствует на губах привкус чужого виски — она не искала и не хотела этого поцелуя. Но даже если и хотела, всё равно не стала бы себе его позволять.
— За личные границы, — мрачно отзывается Реджины. — И я не знаю, как объяснить понятнее.
Реджина, вздохнув, запрокидывает голову. Выдыхает к потолку вместе с дымом:
— Мне действительно нужна тьма сейчас, Люцифер. Старк создал какого-то Альтрона, который намерен спасти человечество путём его уничтожения, и с учётом того, как быстро его детище раскидало всех в тот вечер, моя магия — единственный надёжный способ остановить его. Мне, видишь ли, нравится этот мир — и очень не хочется умирать.
Между его жизнью и своей Реджина выберет свою. Между его жизнью и жизнями тех, кто ей дорог, выберет их жизни.
Она готова попытаться ещё раз, но, может быть, немного позже. Сперва ей нужно успокоиться.

— Это, — следом за ним Реджина смотрит на пепельницу, — не магия. Так, баловство. Магия способна на большее.
Разрушать и возводить миры, например, но возводить Реджине не доводилось. Это её вина — она позволила сделать себя такой.
У неё ушли годы, чтобы научиться хотя бы лечить, а не только калечить.
— Мне нужны были платок и пепельница, — холодно поправляет его Реджина, по-прежнему избегая его взгляда.
Она не намерена раздеваться для него. Она всё ещё замужем, пусть и за человеком — этот человек лучший из всех, кого она встречала.
Но обвинение заставляет её посмотреть ему в глаза — с ненавистью.
— Я оставила его потому, что моё присутствие причиняло ему боль. Вельзевул пытала его три дня, прикрываясь моим лицом и твоим именем — пытала за то, что он не продал меня, как это сделали бы другие. Я оставила его в руках ангела, потому что ничего больше не могла для него сделать.
Она не знала, что Азирафаэль позволит ему остаться одному и опуститься на дно, но должна была знать. Она никогда не простит себя за то, что разрушила его жизнь, но это не то, что она готова говорить Люциферу, и она с трудом, но всё же сдерживает эти слова.
Выдыхает, затягивается ещё. Допивает мартини, вновь пряча взгляд.
— Моя мать была ведьмой — точнее, стала ведьмой, заключив сделку с моим отцом. Мой отец был Тёмным — порождением Тьмы, которое Повелитель подарил людям моего мира. Я унаследовала магию от них обоих, и долгие годы Тёмный пес... учил меня магии.
Она дорого заплатила за его уроки. Её сердце до сих пор чёрное, но уже лишь почти целиком.
— Я больше не заключаю сделок, — отказывается Реджина, гася окурок в пепельнице. — И уж точно не заключаю их вслепую.
Последняя сделка, цену которой она представляла не до конца, стоила ей клейма на ключице и на сердце.
— Я найду другой способ.
Она ведь шла за тьмой к Кроули — она попросит его. Может быть, Стивен снова согласится разделить с ним постель. Ради общего блага.
Этот мир стоит того, чтобы пожертвовать за него своим браком.

— Тогда как король ты даже более жалок, чем мой первый муж, — усмехается Реджина. — Потому что в аду твоя Вельзевул выполняла совсем не твои приказы.
Но теперь её нет. Больше нет. Реджина скрещивает на груди руки, пряча красное мерцание подкатившего из прошлого кошмара, и холодно кивает:
— Я знаю, что я сделала.
И она знает об этом лучше, чем он.
Больше она ничего не говорит об Азирафаэле, вновь замечая, что рядом с Люцифером не просто не лжёт — даже не пытается. Ложь всегда была её лучшей защитой, и, сжав пальцы на предплечьях крепче, Реджина сглатывает снова. Обещает:
— Только если у меня не останется иного выхода.
Она всё ещё может попросить Кроули. Она может попытаться убить ту демоницу, что видела внизу. Может попытаться убить Люцифера снова.
Она может придумать что-то ещё, наконец.
— Древнее воплощение тьмы и его слуга, — отзывается Реджина и закусывает изнутри щёку. Морщится, теснее обхватывая себя руками:
— Прекрати.
Это похоже на то, что делал с ней Кроули, но тогда её вело похотью, а сейчас она просто не может сдержать желание говорить правду. Чужое, навязанное желание, делающее кошмары прошлого лишь ярче.
— Что бы ты ни делал, прекрати. Я больше не буду отвечать на твои вопросы.
Она не найдёт у него помощи, и она уже достаточно успокоилась, чтобы идти, не опираясь на стены.
— Этот разговор бесполезен. Я ухожу.

Затаив дыхание, Реджина лишь крепче цепляется за собственные плечи. Не шевелится — снова, и снова зря. В паху знакомо давит спазмом на его шёпот — она возбуждена, хочет она того или нет, и оттого угроза Люцифера кажется лишь более многообещающей.
Тяжело сглотнув, Реджина только открывает рот, чтобы закрыть его снова, и цепляется за предплечья уже ногтями. Не выдерживает, отводит взгляд — и вскидывается, едва почувствовав руку на своём бедре.
— Обязательно воспользуюсь информацией, — обещает она, хотя уже согласилась с положением пленницы, и, с трудом разомкнув собственные же объятия, упирается ладонью над чужим сердцем:
— А пока давай вернёмся к допросу.
Она могла бы сказать, что за ней придут, но они оба понимают, что этого не случится. Никто даже не знает, что она здесь — и с кем она здесь. Отвернувшись, Реджина коротко облизывает губы. Вскидывает бровь:
— Что ещё интересует твоё королевское Величество?
Цвет её белья? Если он продолжит в том же духе, сможет увидеть своими глазами, и это даже нельзя будет назвать насилием.
Нет.
Она замужем. Она любит своего мужа.
Она сбежит при первой же возможности. Стивен был прав — она не может постоять за себя.

— Я лишь требую, чтобы ты отошёл, — поясняет Реджина без обычных железных нот в голосе. Она не просит — это не в её привычках, но в этот раз и не приказывает.
Подсознательно она всегда уважала силу, даже если не признавала этого — и она признаёт право Люцифера на отсутствие её приказов.
У Стивена тоже есть права. Например, право на её верность. Она не клялась ему в этом, но она стала его женой, и слова уже излишни.
— Чем быстрее мы закончим, тем быстрее расстанемся, — Реджина по-прежнему изучает его плечо под белой рубашкой и по-прежнему старается игнорировать тепло его тела.
У них есть кое-что общее, если верить ему: она тоже никогда не хотела быть Королевой. Не хотела по-настоящему, принимая власть лишь от безысходности.
— Обойдёмся без господ, Люцифер, — решается она, всё же поднимая к его лицу холодный взгляд, и замирает.
К горлу подкатывает — не то тошнота, не то признание. Реджина думает о том, что у него красивые глаза — и приятный голос. Ей странным образом тепло, совершенно по-особенному, словно Азирафаэль вновь укрыл её крылом или Стивен сжал в объятиях, и, кусая губы, Реджина тихо выдыхает:
— Свободы. Я хочу свободы.
Раньше она сказала бы, что хочет умереть — или что хочет быть человеком, но это лишь пути реализации мечты.
— Я хочу быть свободной, Люцифер. Мать воспитывала меня как будущую королеву — и продала меня королю, когда мне было четырнадцать. Тёмный помог мне избавиться от неё, и я верила ему, а он ... продал меня. Тёмный выпестовал меня, чтобы выпустить его на свободу. Тёмный, — Реджина коротко, резко выдыхает, шмыгает носом, — заклеймил меня для него, и всё, что я делаю с тех пор — только пытаюсь избежать своего предназначения. Я не хочу... быть предназначенной чему-то. Я не хочу быть тем чудовищем, которым позволила себя сделать. Я хочу быть свободной.
Всхлипнув, Реджина отворачивается снова, снова обхватывает себя за плечи. Закусывает губу. Голос её хрипит.
— Доволен?

Теперь она действительно знает, чего хочет, но от этого совсем не легче. Ответ даёт лишь ещё больше вопросов — как получить то, чего она хочет? Как начать решать всё самой, не позволяя другим решать за неё, и что делать со Стивеном.
Стивен пытается защитить её, но при этом ограничивает её свободу, лишает её права рисковать всем ради него. И она — она сама пытается поступить с ним также.
Они любят друг друга. Она чувствует его волнение за неё сейчас, вместе со злостью и печалью, а он должен был чувствовать её страх и её возбуждение. Их свобода заканчивается друг на друге.
Они принадлежат друг другу больше, чем самим себе, и теперь Реджина не знает, готова ли жить так дальше на самом деле.
Она уже не будет счастлива с ним. Больше нет.
Бокал Реджина отставляет нетронутым. Скрещивает на груди руки, давая понять, что не уйдёт.
Наказание — это всё же её больная тема.
— За что ты намерен наказать его? За попытку уберечь меня от тебя или за попытку уберечь тебя от меня?
Мордред наказывал её каждый раз, когда ему хотелось этого, находил её вину даже там, где её не было.
— Как ты намерен его наказать?
Возможно, она всё же заключит с ним сделку.
Когда речь идёт о Кроули, чувство вины принимает решения за неё.

Чтобы сбежать, момент наиболее подходящий: просто закрыть за собой двери лифта и спуститься вниз, а затем — на улицу. В толпе её никто не заметит, но... Реджина не оставит Кроули второй раз.
Она не намерена уходить, хоть и истощена и вымотана, и еле стоит на ногах. Она боится за него — как и всегда.
Она слишком виновата перед ним, чтобы позволить случиться с ним чему-то ещё. Стивен бы её понял: она ведь приняла его беспокойство о Баки. Забыла о том, что именно он испортил её первую брачную ночь и отвёз в подвалы Гидры.
— Я никуда не уйду, — упрямо сообщает Реджина, вскидывая подбородок, и бессознательно разминает пальцы.
В Кроули есть немного тьмы. Если она возьмёт, ей хватит сил вырвать Люциферу сердце — или хотя бы свернуть ему шею.
Даже если он в своём праве наказать Кроули — на своё усмотрение.
Она не говорит об этом Люциферу — предупреждает только взглядом и делает шаг вперёд, вставая к Кроули ближе.
Если она возьмёт его за руку, сможет взять его тьму быстрее. Если потребуется.