— В этом я не сомневаюсь.
Денег, оставленных Тони Старку и преумножение Тони Старком, хватило бы Старкам на долгие и бездарные поколения. Реджина не завидует — она никогда не хотела уметь зарабатывать, и даже не задумывалась о том, сколько и на что тратит. Многие назвали бы её счастливой, но Реджина бы с удовольствием с ними поменялась бы.
Без колебаний впустила бы к гению, миллиардеру и плейбою любого, кто забрал бы у неё способность разрушать миры. Любого, кто позволил бы ей просто быть счастливой со Стивеном.
Он, очевидно, не стал скрывать от друзей, что женат — но скрыл, что женат на ведьме, иначе бы Старк понял её правильно и сразу.
— Я думала, список будет больше, — фыркает, наконец, Реджина и устало подначивает Старка:
— Или вы вспоминаете вчерашнее утро?
Но он что, в самом деле подумал?
О, Древние.
Реджина едва касается ладонью лба, повторяет ещё раз:
— Я хочу только то, что назвала. Денег можете добавить сами, но если нет, я найду решение этой проблемы.
Ей не привыкать. К тому же в этом времени нет Фьюри, способного уличить её в фальшивомонетничестве наряду с убийствами и бросить эти обвинения ей в лицо как одинаково тяжёлые.
— Взамен я тоже предлагаю только то, что назвала: возможность изучить меня с точки зрения науки, Говард. Как любовник вы не интересуете меня по множеству причин, но, — не ранить же его эго так сразу, — не будь их, я бы обязательно вами увлеклась, хотя бы на одну ночь.
Ждать от него большего было бы глупо. Она и с его сыном спала больше одного раза только потому, что была королевой в чужом мире — в противном случае виконт Старк потерял бы к ней интерес очень быстро.
Если бы не Стивен, она бы не жалела о том, что было.
— Я ведьма, Говард, — Реджина привычно раскрывает ладонь с пляшущими языками пламени над ней. — И я не возражаю побыть вашим подопытным кроликом в обмен на некоторые материальные блага, но большего ожидать не советую. Как минимум потому, что вы друг моего теперь уже бывшего мужа.
Она произносит последние слова очень чётко, выверенно холодно — и едва заметно морщится тому, как фальшиво это звучит.
— Вы согласны на сделку?

Конечно. Она явилась к нему в халате. Реджина даже опускает взгляд на собственную грудь, чтобы убедиться, в чём она сейчас, потому что она не помнит.
— Я ждала вас весь день и большую часть вечера, пока не стало ясно, что к официальному знакомству вы не расположены, — холодно отметила Реджина. — Кроме того, я не считаю вежливым пользоваться вещами без разрешения их владельца.
А она ведь старается быть вежливой. Старалась. С мисс Картер — точно старалась, с Джарвисом получалось больше само.
Надетый на ней халат Реджина не комментирует никак. Это всего лишь халат — и халат вполне приличный. Даже Стивен со своей ревностью не смог бы найти её визит неоднозначным.
— Что ж, это очень любезно с его стороны, — и ей не хочется плакать снова, совсем нет. — Но в этом случае нам с вами больше нечего обсуждать.
Кроме магии ей нечего предложить взамен. У неё нет больше ничего и никого.
Желание разрушить этот мир по камню становится нестерпимым, и Реджина неловко поднимается с постели. Усмехается:
— Доброй ночи, Говард.
Она покинет этот дом ещё до утра, и обойдётся без помощи Старка. Ей пора привыкать к тому, что ей снова не на кого рассчитывать.
Уже внизу, покопавшись в телефонном справочнике снова, Реджина заказывает себе и номер в отеле, и такси. Переодевается в то, что принесла Анна, бельё по-прежнему игнорирует. Спускается к бассейну снова.
Виски в её углу больше нет, но есть кто-то другой. Кто-то, кто накидывает на её горло удавку, оказавшись сзади. Реджина вскрикивает только раз — больше от неожиданности, — и, вцепившись в узкую леску, пытается вдохнуть.
Не получается. Переместиться не получается тоже — в глазах темнеет, и она никак не может сосредоточиться, но, чем больше она борется, тем меньше смысла в этом видит.
В этом времени и в этом мире её ещё не существует для Повелителя мух. Он не придёт, чтобы воскресить её, и это ли не выход?
С её смертью Стивен утратит всякое значение для Короля. Сдавшись, Реджина опускает руки и позволяет себя задушить.

План кажется таким простым и изящным, но проваливается, когда вмешивается Стивен. Остатками угасающего сознания Реджина ещё улавливает его появление, но затем всё вокруг гаснет, и первый свой вдох она делает уже под водой.
Это больно. Оказавшись на поверхности, Реджина заходится кашлем, бессознательно скребёт ногтями по горлу, добавляя к полосе от удавки новые следы.
— Да, — неуверенно кивает Реджина. Голос звучит хрипло.
— Да, я цела, — повторяет Реджина уже громче.
Она цела. Жива.
Это не то, чего бы она хотела.
— Это было лишнее, — сообщает она Стивену, находя его холодным взглядом, и только потом обращает внимание на его руки. — Тебе не стоило.
Внутри всё сжимается — от жалости и желания разделить, забрать эту боль. Реджина только бессильно кривит губы: она не умеет лечить.
Азирафаэль умеет, но он далеко. Стивену будет больно слишком долго, даже если у неё получится привезти Азирафаэля к нему, и Реджина всё же решается — касается ладонью его шеи, предупреждает:
— Я только попробую.
У неё не получится, она знает заранее, но она хочет помочь. Она очень боится сделать что-то не так.
Мисс Картер, обладай она магией, наверняка бы умела. Реджина стискивает зубы снова, закрывает глаза, чтобы не видеть её взгляда, и толкает магию от себя.
У неё ведь получалось — почти получалось, — с Урфином и Фьюри. Когда Кроули напал на Стивена, она помогла ему продержаться до появления Азирафаэля. Она может исцелить его, может забрать у него эту боль.
Она в самом деле забирает: рваные раны на его пальцах срастаются, чтобы уже не так кроваво раскрыться на её руках, собираются  в одно целое кости, в то время как её собственные трещат под напором магии.
Это не то, чего ожидала Реджина — но то, чего она хотела.
— Мисс Картер, — белая как мел, с выступившим на лбу потом, Реджина поднимает взгляд к мисс Картер, заранее понимая: остановиться она не сможет. Она уже не может оторвать от него руку, и Стивен не сможет, — вы не могли бы меня ударить? Желательно так, чтобы лишить сознания.
Это наверняка доставит ей удовольствие.
— Ненадолго, пожалуйста. Где-то через полчаса я планирую сесть в такси.

Голова трещит. Перед глазами темно, но уже через несколько секунд пробуждения Реджина понимает, что в спальне просто выключен свет. Горло болит, пальцы горят огнём, но всё это мелочи по сравнению с тем, что Стивен рядом. Снова.
— Третий день, — надреснуто выдыхает Реджина, бессознательно пытаясь отодвинуться дальше.
Она помнит, как вздрогнул Стивен от её прикосновения. Кроули вздрагивал точно также.
Ей нужно бы уйти, но очень не хочется вылезать из постели — под одеялом тепло и уютно, и она могла бы закрыть глаза, прижаться к Стивену и представить, хотя бы ненадолго, что ничего этого не было, что они всё ещё вместе, но… это было бы неправильно.
Правильным будет уйти сейчас, найти Азирафаэля и убедить его стереть из памяти Стивена и его друзей Реджину начисто, словно её и не было, и, помня об этом, Реджина неохотно, неловко поднимается на постели.
— Мне нужно ехать, Стив. Такси, наверное, уже здесь.
Или было здесь и уехало. Не страшно — она вызовет новое.
— Высплюсь в отеле.
Если сможет. Если нет — какая разница. Поддев Стивена за подбородок тяжёлой рукой, Реджина с холодной улыбкой заглядывает ему в глаза:
— Можешь сделать мне одолжение?
Наверняка ведь сможет. Он должен понимать, что стоит на кону, он ведь видел её кошмары — и в её голове, и наяву.
— Не пытайся больше меня спасать. Хотя бы в этом времени у меня есть надежда, что никто не попытается воскресить меня снова.

— Ты идиот, — сообщает ему Реджина, пряча за грубостью желание разреветься. — У меня уже не хватает духу на самоубийство, и теперь, когда мне в кои-то веки представился шанс избавиться от всего этого, ты не просто всё испортил — ты обещаешь портить и дальше.
Она ведь просто пыталась защитить его, защитить тех, кто ему дорог. Это не такая уж большая жертва — с его уходом ей уже незачем жить, хотя, видят Древние, ей очень не хочется умирать.
— Твой эгоизм просто не знает границ.
Реджина знает, что это не так. Знает, что Стивен руководствуется только любовью к ней, но, чем сильнее он будет на неё злиться, тем проще ему будет её отпустить.
Она делает это ради него.
— Я не рассчитывала на такой эффект, — фыркает Реджина, отнимая руку, — но можешь считать это моим прощальным подарком.
Он, конечно, запоздал к их последней ночи, но уж как есть. Жаль, что Реджина не знала тогда, что та ночь для них уже не повторится — тогда она любила бы его вдвое сильнее. Она бы любила его и сейчас, но уже нельзя. Нельзя давать ему надежду.
Но спать хочется просто чудовищно.
— Ты можешь остаться, но я не хочу тебя обнадёживать, — Реджина усмехается снова, привычно фальшиво, и откидывается на подушки назад. — Если я и лягу с тобой, то только потому, что хочу спать и не хочу искать в постель новую грелку.
Это отвратительно жестоко, она знает. Сама бы ударила себя за эти слова.
— Я уеду утром.
Даже на взводе, готовая рыдать как девчонка, она засыпает быстро, и во сне жмётся к Стивену под руку в поисках тепла. Спит крепко, хоть и тяжело, но без кошмаров, совершенно спокойно, — только иногда мечется по кровати, когда ей кажется, что Стивена рядом нет, — и окончательно просыпается уже после обеда.
Это, конечно, не утро. И она, конечно же, прячется в его объятиях.
Она лежит молча, трусливо не открывая глаз, и подыскивает подходящие пробуждению слова, но ничего подходящего на ум не приходит, и она только невольно шмыгает носом, тянется рукой к глазам перед тем, как подняться на постели и отвернуться.
Так и сидит.

Стив говорит очень правильные вещи, но легче Реджине не становится — только хочется плакать ещё сильнее. Ей хочется рыдать у него на плече, пока всё это не закончится, пока мир вокруг них не состарится и не умрёт, но у неё нет такого права.
Своим желанием жертвовать собой Стивен лишает права на жертву саму Реджину. Умри она за него, она бы умерла не зря. Она бы хоть раз в жизни сделала что-то достойное.
— Что ты хочешь от меня услышать, Стив? — она упрямо смотрит в стену за его плечом, избегая прямого взгляда, и удерживает на лице привычную маску безразличия.
Он не простит ей лицемерия — он сам сказал, — но она всё равно считает себя правой. Она сделала это с ним, чтобы защитить его.
— Ничего нового я тебе не скажу, — она чувствует себя чудовищно уставшей, так, словно вот-вот сломается. Она в отчаянии — больше, чем когда-либо.
Оставаться с ним было дурной идеей. Она должна была уехать, не дожидаясь отказа Старка.
— Ты знаешь, как я к тебе отношусь, — пожимает плечами Реджина. Для неё всё очевидно: он ведь снял с неё проклятие. Она даже удивлена, что он поверил её лжи. — Это уже не изменится. Я больше не хочу, чтобы ты был рядом.
Все, кто был ей дорог, жестоко поплатились за её любовь, и, видят Древние, она уже от этого устала.
Из-за неё его высекли. Из-за неё его пытали, из-за неё похоронили заживо, из-за неё он попал к тому, кого Реджина боялась больше всего на свете.
— Я не хочу, чтобы ты снова жертвовал собой ради меня. Если тебе так нужно страдать ради кого-то, страдай ради мисс Картер, она заслуживает этого больше — и она вряд ли принесёт тебе столько боли, сколько приношу я, потому что... — Реджина осекается, отворачивается, пряча лицо. Закусывает губу, пережидая собственные слёзы.
— Я же проклята, Стив, — улыбается она, обернувшись. Теперь у неё хватает сил смотреть ему в глаза. — Я могу прятаться, убегать и пытаться обмануть всех, но судьбу не обманешь. Я предназначена Ему. Меня для Него пестовали. Я ведь говорила тебе, что я чудовище — я говорила, Стив, говорила не раз, — и то, что ты до сих пор жив — это просто случайность. Тебе просто повезло. Посмотри на то, что сделали с Кроули — просто за то, что он был рядом со мной.
Выдохнув, Реджина пытается взять себя в руки, расправляет ноющие кровью пальцы над коленом. Боль успокаивает.
— Я не могу больше полагаться на случайности. Ты останешься здесь, с мисс Картер, а я найду Азирафаэля и постараюсь убедить его помочь мне вернуться во времени. У тебя будет долгая и счастливая жизнь с женщиной, которую ты заслуживаешь, просто не держи меня больше. Мне и так тяжело.
Эти три дня измотали её совсем. Она чувствует себя смертельно уставшей, хотя только что открыла глаза.
— Я очень не хочу становиться вдовой в третий раз, Стив.

Этот короткий поцелуй ломает Реджину окончательно: всхлипнув, она разворачивается в руках Стивена, утыкается носом в шею, притягивая к себе за талию окровавленными руками. Она плачет совсем как девчонка, как плакала только под прикрытием крыльев Азирафаэля. Она плачет и от стыда, и от вины, но больше всего — от страха.
— Мне страшно, Стив, — шепчет она, размазывая по лицу слёзы вперемешку с кровью, — Древние, я так боюсь за тебя.
Она должна была довести свой план до конца, должна была оставить его здесь, вместе с проклятой Пэгги Картер, в этом времени, где ни Повелителю, ни Алому Королю до него не добраться.
Она слабачка. Если он умрёт, это будет только её вина.
— Древние, мне так стыдно, — всхлипывает Реджина и жмётся к Стивену ближе, словно боится, что он оттолкнёт её, — я так хотела защитить тебя, я должна была защитить тебя, я не переживу, если ты умрёшь. Мне надо было уйти сразу, не надо было тебе врать, но я хотела как лучше, хотела сделать всё правильно, и…
И теперь он умрёт. Они оба умрут, и это будет только её вина.
— Я так виновата перед тобой, Стив. Я не знаю, как это исправить. Я не знаю, что делать, я не знаю, сможешь ли ты вообще когда-нибудь меня простить. Я пойму, если нет, клянусь, но я обещаю, я всё сделаю. Всё, что захочешь.
Совсем всё, но вряд ли она когда-нибудь сможет стереть из его памяти свои слова, своё обещание уйти к Кроули, с которым ей якобы было лучше, безопаснее.
— Что угодно, Стив.

— Хорошо.
В ответ на шуточную угрозу Реджина улыбается — слабо, неуверенно и виновато, и вновь укладывает голову на плечо Стивена. Всхлипывает, затихая в рыданиях, и, наконец, всё также неуверенно ведёт ладонью от его шеи к груди, по животу и ниже.
Ей не сказать, что хочется, но она уверена, что Стивену этого не хватает — когда у них всё было хорошо, они занимались сексом часто и много, и эти две недели, должно быть, были для него тяжёлым испытанием. Для неё — тоже, но по другим причинам, и сейчас ей хочется не секса — близости. Обещания, что всё будет хорошо, которое даст ей эта близость.
— Я соскучилась по тебе, — по его ласкам и поцелуя, и за одним из них, приподнявшись на коленях, Реджина тянется, одновременно приглаживая Стивена сквозь ткань штанов. Оборвав поцелуй, она коротко прихватывает его нижнюю губу, спускается к шее, целует плечи.
Она сказала бы, что соскучилась по его рукам, но боится напомнить, и только обхватывает за плечи израненной рукой, глядя в глаза. Там, внизу, гладит уже настойчивее.
— Давай помиримся? — предлагает она, спускаясь на пол на колени, и берётся за резинку штанов, чтобы стянуть их вниз. Смотрит на Стивена, взглядом намекая приподнять бёдра.
Она не очень хорошо умеет просить прощения, но доставить мужу удовольствие она может — и будет доставлять, не прося ничего взамен, пока не перестанет чувствовать себя виноватой.
Ей очень хочется искупить свою вину.
От него там пахнет водой из бассейна. Реджина едва заметно усмехается, накрывая его ртом.

По примерным подсчётам Реджины Стивен должен был кончить уже давно: две недели воздержания, помноженные на его обычную уязвимость к такого рода ласке дали бы свои плоды быстро, но... Реджина чувствует, что он никак не может расслабиться. Поглаживает его бёдра — затем, сообразив, что может ему мешать ощущением окровавленного полотенца на коже, перестаёт, опускает между колен руки, чтобы украдкой сбросить то вниз. Помогает себе ладонью, и ко вкусу Стивена быстро примешивается вкус её крови, но даже это не работает.
К тому, как он иногда невольно и резко толкается бёдрами, Реджина уже привыкла и почти не вспоминает в такие моменты Мордреда — это ведь всё ещё Стивен, и ему просто хорошо с ней. Сейчас всё иначе: он знает, что делает. Она отстраняет его только раз, уперевшись ладонью в бедро, но дальше старается терпеть. Даже когда задыхается с его членом в горле. Это пустяки по сравнению с тем, через что она заставила его пройти.
И это всё бесполезно. Реджина сдерживает разочарованный выдох, прячет тревогу в глазах, привычно садясь сверху, и, наконец, окончательно скидывает чужой халат на край постели. Сама укладывает его руку на бедро, разрешая задавать темп, и вновь обхватывает за плечи. Прогнувшись в спине, поощряет причинённую ей боль в груди шумным выдохом, приглаживает по волосам.
Она движется на нём резко, рвано и в то же время ритмично, хотя всё тело ноет. Насаживается, игнорируя то, что сама ещё не готова — её слюны вполне достаточно, чтобы облегчить неприятные ощущения. Это не та саднящая боль, к которой приучил её Мордред, да и она уже знает, что скоро её тело привыкнет.
Стивен толкается ей навстречу, отбирая инициативу, и каждый раз опускает за бёдра ниже. Реджина стонет, закусив губу, но сдерживается — лишь бы ему было хорошо.
Это не помогает. Стивен даже не близок, хотя и напряжён до предела, и Реджина останавливает его, разворачивает за подбородок к себе.
— Так нельзя, — вздыхает она и едва касается поцелуем его щеки. — Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо, но так ничего не получится.
Может, им следует сменить позу? Стивен мог бы быть сверху.
— Просто скажи, что нужно сделать, и я сделаю.

— Нет, — спешно выдыхает Реджина и останавливает саму себя:
— Не совсем. Это не страшно.
Мордред делал ей гораздо больнее — делал намеренно — и заставлял её причинять боль себе. В этот раз она сделала всё сама, добровольно. Это даже не боль — так, небольшие неудобства.
— Я просто была не совсем готова, — сознаётся Реджина, покорно качая бёдрами под рукой Стивена.
Вперёд, назад — в таком тесном контакте с его пахом это даже раздражающе приятно. Это даже возбуждает — то, как грубо задевается клитор, когда Реджина расставляет ноги шире. Так член мужа внутри неё ощущается менее болезненно.
Чтобы собраться с мыслями, Реджине требуется время: ладонь, прижимающая её к широкой груди, давит всё сильнее, и она по-прежнему трётся об Стивена, точно течная кошка, хотя в какой-то момент от удивления хотела даже слезть.
— Ты хочешь наказать меня, — бесцветно угадывает Реджина, и тяжело сглотнув, поднимает глаза. — Это твоё право.
Она сделала ему больно и должна получить боль в ответ. У него больше прав наказывать её, чем у Мордреда, и она готова на это пойти ради него, но...
Ей снова хочется плакать.
Ей снова страшно — совсем как тогда.
— Я заслуживаю быть наказанной, — заученно повторяет Реджина и убирает руки за спину, цепляясь ладонями за локти. — Тебе не обязательно ждать.
Что он выберет, ремень? Верёвку? Прищепки и свечу?
Вряд ли ему удастся достать деревянного коня.
То, как он брал Реджину сзади, Мордред за наказание не считал.
В горле странно сухо. Реджина облизывает губы, сглатывает снова. Ей приходится убеждать себя в том, что она соглашается на это сама, чтобы не дрожать, но она и без того бела как мел.
— Стив, я не хочу ждать.
Чем быстрее это закончится, тем лучше.

Всё также безучастно держа готовые к ремню руки за спиной, Реджина молчит: Стивен не виноват, что сейчас так похож на Мордреда. Дело не в Мордреда и не в Стивене, дело в ней самой: Мордред был прав, когда говорил ей, что даже Дэниел стал бы наказывать её.
Это не их вина — её. Просто ей слишком к лицу послушание.
— Я не возненавижу тебя, — только не его. Его она любит, иначе не пыталась бы уберечь любыми средствами, и это только её вина, что она выбрала не те средства. Реджина сглатывает снова, ведёт ногтями по собственным локтям. — Стивен, я хочу, чтобы тебе было хорошо, и я виновата перед тобой. Я очень сильно виновата. Если тебе нужно наказать меня, накажи, только, пожалуйста...
Ожидание всегда пугало её не меньше, чем само наказание.
Реджина успокаивает себя тем, что её муж, несмотря на очевидное сходство, всё же не Мордред. Он заботится о ней, любит её — и его желание сделать ей больно в ответ вызвала она сама. Он не хочет видеть, как она страдает — только наказать её.
Это будет честно. Ей самой это нужно.
— Не тяни, хорошо?
Она и так уже на пределе.
— Я правда готова.

— Я знаю, — нервно кивает Реджина.
Это, может быть, и не обязательно, но так будет лучше для них обоих. Ей будет хорошо, потому что будет хорошо Стивену и, может быть, после чувство вины хоть немного ослабит свою петлю. Она действительно заслуживает быть наказанной.
Она впервые не лжёт, произнося это. Поднимается на ноги, глядя в пол перед собой. Вздрогнув, кивает: это звучит не так страшно. Вполне терпимо, и она потерпит.
Она всё равно нервничает. Кусает губы, нерешительно оглядывая колени Стивена, кивает: да, она будет считать. Звучит не так уж и больно — скорее унизительно, но ей не привыкать. Стоять перед ним на коленях и давиться его членом тоже унизительно, но она всё равно будет это делать.
Она ведь сможет остановить это. Она верит ему, верит в то, что он остановится. Только поэтому, напряжённая всем телом, послушно перегибается через его колени.
Когда-то она уже лежала так, когда Мордред растягивал её для себя. Стиснув зубы крепче, Реджина удерживает рвущийся наружу кошмар, прячет в кулаки покрасневшие магией пальцы.
Это не Мордред. Мордред мёртв. Стивен не сделает ей больно — только отшлёпает её.
Она потерпит. Она ведь любит его.

Вздрогнув, Реджина судорожно вздыхает, сжимает кулаки крепче. Это почти не больно — скорее неожиданно, и, заикаясь, Реджина шепчет:
— Р-раз.
Она чувствует себя отвратительно беспомощной. Стивену не пришлось связывать её как Мордреду, чтобы добиться этого эффекта, и на глазах снова выступают слёзы.
Второй удар заставляет Реджину охнуть.
— Два, — сдавленно выдыхает Реджина.
Считать — чудовищно унизительно. Гораздо унизительнее, чем терпеть.
Руки Стивена не успокаивают — только раздражают обожжённую кожу своим теплом, и Реджина ждёт, когда Стивен раздвинет её ягодицы, коснётся сзади, как это делал Мордред, подготавливая её, но этого не происходит. Вместо этого Стивен бьёт её ещё раз, и Реджина вздрагивает снова. Всхлипывает, закусывая костяшку пальца.
Ремнём больнее. Это тоже больно, но ремнём всё равно больнее.
— Три, — Реджина спохватывается, убирает ото рта руку.
Она заслужила. И боль, и унижение.
Всё правильно.
Она пыталась решить за него, лишить его права выбора — и он просто платит ей тем же. Лучше так, чем он в самом деле останется с Пегги Картер.
— Че-четыре.
Ей становится немного легче. Она получает именно то, что заслужила, как и должно быть. Её муж наказывает её за дело, а не просто так, чтобы увидеть её слёзы.
Она всё равно всхлипывает снова и беспомощно ёрзает на коленях у Стивена, пытаясь лечь так, чтобы жжение ощущалось меньше.
Призрак Мордреда стоит рядом и усмехается ей в лицо.
Быть беспомощной — отвратительно. Стивен, должно быть, чувствовал себя также.
Всё правильно.
— Пять.
Ближе к шестому удару Реджина сдаётся, просовывает ладонь за спину, прикрывая зад. Просит, торопливо, будто боясь передумать:
— Стив, погоди. Минутку, пожалуйста.
Ей нужно хоть немного передохнуть, взять себя в руки. Избавиться от Мордреда в своей голове.

Мордред в голове Реджины не хочет уходить: он присаживается на корточки рядом с ней, толкается пальцами в её рот, и она сглатывает подступившую тошноту, закрывает глаза. Считает до трёх, медленно-медленно, выдыхает.
Её не успокаивают поцелуи — Мордреду тоже нравилось её целовать перед тем, как оставить отпечаток зубов или пальцев, — но успокаивает то, что Стивен всё же остановился.
Мордред останавливался не всегда — только когда понимал, что она уже не в состоянии продолжать его игру, что она уже на пределе.
— Нет, — выдыхает Реджина и сжимает за спиной кулак с мерцающими красным пальцами.
Это действительно не слишком, и она действительно заслуживает быть наказанной, заслуживает быть беспомощной. Заслуживает позволять мужу делать с ней то, что ему хочется.
— Шесть, — тихо считает Реджина, едва проталкивая слова сквозь дрожащие губы.
Она вся красная — от стыда и от унижения.
Ещё девять.
— Семь.
Она должна потерпеть. Она не может просить Стивена остановиться ещё раз.
Восьмой удар очень похож на удар ремнём. Реджина вскрикивает, зажимает ладонью рот, хрипло выдыхает.
У Стивена тяжёлая рука. Ощущать его пальцы на себе неприятно, и Реджине уже не хочется просить его остановиться — ей хочется только, чтобы это закончилось поскорее. Он мог бы сделать ей больно иначе, мог бы использовать мисс Картер, как она использовала Кроули.
Реджина рада, что он не выбрал этот путь, но от этого не становится легче.
Боль и унижение — это не то, чего она ждала от Стивена, но у него есть на это право. Заслуженность наказания несколько примиряет Реджину с униженностью своего положения.
Очередного удара не следует, и Реджина понимает, что забыла.
— Восемь, — торопливо выдыхает она, и вздрагивает всем телом снова:
— Девять.
Она рада, что Стивен не спустил её выходку на тормозах. Она уважает его за это, и ей действительно хочется искупить свою вину хоть чуть-чуть, хотя бы так, но…
Это слишком похоже на Мордреда.
— Десять.
Реджина шмыгает носом, отирает слезу со щеки. Осталось всего пять, но каждый удар по красной коже больнее предыдущего.
Мордред был прав, когда говорил, что в ней не осталось ничего от королевы.
— Одиннадцать.
Голос Реджины дрожит. Она сама дрожит всем телом, но так и не просит Стивена перестать. Осталось совсем чуть-чуть.
Всего четыре удара.