Удовольствие Реджины передаётся и Стивену. Он вздыхает вместе с ней, медленно вытаскивает из неё напряжённые пальцы, гладит бедро, возобновляя кровообращение и в собственных фалангах, и у неё. Сердце не перестаёт бешено стучать. Роджерс наклоняется к жене, целует в шею, желая продлить её ощущение наполненности и удовлетворённости.
Кроули рядом наслаждается её удовлетворением не в меньшей степени. Он чувствует, чувствует, что становится таким же сильным, как и прежде. Приходит в норму. И тут же это ощущение как будто ускользает сквозь пальцы. Он раздражённо шипит, но гладит Реджину в ответ, отдаёт ей тьму — пока может взять её удовольствие в ответ.
Он должен ей за эту ночь, и даже если для него всё оборачивается разочарованием, Кроули без сожаления делится с ней тем, чем может, подавляя головокружение и тошноту.
За разочарованием приходит раздражение. И немного зависти. Он выскальзывает из-под ноги Реджины, оставляя её под ласками мужа. Доходит до лестницы, возвращается в спальню с галстуком. В изголовье ловит её запястье. Затем второе, стягивает их вместе, завязывая аккуратный узел, который не давит ей на руки, но и не развяжется от резких движений. Конец галстука закрепляет на ножке кровати, сдвигая локти Реджины в сторону.
— Ты сможешь ещё раз, — целует Кроули в висок бывшую любовницу, и отдаёт ей ещё немного тьмы.
Когда Стивен кончит и обессилено ляжет на жену сверху, устраивая голову на её груди, он не дожидается.
Прежде чем уйти, допивает внизу вино из бутылки, убирает осколки бокалов и лужи на полу и столе, вешает на спинку одного стула халат Реджины, на другом складывает одежду Роджерса. Цветы он ставит в пластиковую бутылку из-под молока, в качестве последнего штриха к извинениям оставляет тарелку с гренками. Когда-то Реджина любила их на завтрак.

Стивен давно не просыпался таким удовлетворённым и опустошённым. Может быть, никогда не просыпался. И хотя пробуждается он не сам, а из-за шевеления Реджины под ним, это всё равно не вызывает неприятия.
Потом приходят воспоминания.
Роджерс коротко стонет, приподнимается над женой, упираясь в неё лбом — слышит то, что она говорит, и малодушно даёт себе ещё пару мгновений, закрывает глаза, наслаждаясь запахом её тела.
Он бы хотел видеть её такой как можно чаще. Но желательно без Кроули. И то, что он может перестать видеть её после этой ночи совсем, действует куда как отрезвляюще. Стыд и вину, которая исходит от сердца Реджины, Стив не замечает, принимая за собственные чувства. Ему тоже стыдно. И он чувствует себя виноватым.
— Реджина, — он наконец поднимает голову, касается её подбородка, чтобы заглянуть в глаза, — если ты не сможешь уважать меня после этой ночи, скажи сразу.
Это самое важное. Единственное, что он действительно хочет знать, если вообще что-то хочет, а не считает должным.
Во рту сухо, и он чувствует себя невыносимо грязным. Сердце колет всего раз, и Стив отвечает на её оправдания не подумав:
— Способен как демон? Или что он поступит так с тобой?
С ними. Он поступил так с ними. А он ничего не сделал. Не мог сделать.
Роджерс окончательно поднимается с жены, садится на кровати, вздрагивая, когда пересаживается на холодное и липкое.
— Я не смог его выставить из дома. Я пытался, но смотрел в его глаза и, — он не заканчивает. Морщится, вытирает лицо ладонью, как будто умывается. Легче не становится, — самое скверное... Я не хочу убить его.
Хотя стоило бы. И в этом он тоже перед ней виноват.

— Он довёл тебя до слёз, и я ничего с этим не сделал, — обрывает её Стив, когда она уверяет, что он ничего не мог с эти поделать. Она права, полностью права, но то, что он всего лишь человек из его же уст будет звучать как оправдание. И признание того, что он её не достоин. Поэтому он не хочет этого говорить.
Он сам довёл её до слёз, когда заталкивал член ей в рот. Роджерс виновато морщится, отворачивается от неё тоже, накрывая голую ступню жены ладонью. Без намёка — ему всё ещё нравится просто касаться её. Даже когда она липкая и мокрая — она его.
Пока его.
— Теперь мы знаем.
Он с сожалением отпускает её ногу, когда она сдвигает их по постели, выслушивает всё, что она имеет ему сказать.
— Не хочу, — отзывается Роджерс на длинную исповедь. Раньше бы такие слова не пришли ему в голову, но теперь он наклоняется к ней, снова касаясь подбородка, — я хочу, чтобы мы принадлежали друг другу. И больше никому.
Чтобы она была только его. Чтобы она просила только его.
Вчерашний морок возвращается, и Стив жмурится, смаргивает, прогоняя наваждение.
Руки Реджины по-прежнему связаны галстуком Кроули, и это то, с чего он решает начать исправлять последствия ночи. Обхватывает оба её запястья, дёргает выше. Ножка кровати протестующе скрипит.
— Но если он ещё раз покажется мне на глаза, я сломаю ему нос. Не обижайся, — ставит он её в известность, закрывая тембром голоса треск рвущейся ткани.
— С другой стороны, он даже штаны не расстегнул, если я всё хорошо помню, — и Роджерс не уверен, хуже или лучше ему было бы, случись обратное, — но я не хочу никого в нашей кровати. Я не потерплю никого в твоей кровати.

В этом что-то есть. Стив уверен, что многое из того, что он сделал ночью — как заставлял её ждать разрешения и просить, как держал за горло, как давил на затылок, как раздвигал ноги — неправильно. Это на трезвую голову ассоциируется с насилием и болью, но ведь не было таковым. Ему стыдно за то, что понравилось, но если понравилось им обоим — есть ли смысл стыдиться. Он придвигается к ней ближе.
Член, как будто и не было прошлой ночи, с готовностью даёт о себе знать, и Стивен старается не смотреть вниз, потому что если посмотрит — придётся краснеть.
И Реджина совсем не помогает, когда подтверждает его же слова, но не распространяет на них обоих, как он делал в мыслях, прежде чем обобщить. Она говорит только от себя.
В ответ на её ласку — незатейливую и бытовую, Стив напрягается ещё сильнее. Отвечает на её поцелуй жадно, излишне резко. Обрывает, закрывая глаза, прислушивается к чувствам.
Он бы почувствовал, если бы что-то было не так.
Целует её сам, так же жадно, подхватывает за бёдра. Он обязательно научится доставлять ей удовольствие. Так, чтобы она кончала в его руках. Ему не нужен для этого Кроули. Только он сам. И — ох уж этот двадцать первый век — возможно, интернет.
Стив усаживает её на себя сверху, поддерживая под бёдра, чтобы она не свалилась, потому что её ступни висят в воздухе, и он наклоняется к ней, короткими, слабыми укусами покрывает шею. Рычит — и сам же этому удивляется.
Толкается в неё бёдрами — и насаживает её на себя, сжимая её бёдра и не давая дёрнуться в сторону.

Реджина откидывает его на спину. Стив не возражает — ему без разницы как, он хочет её, и если ей так проще, пусть.
Это не мешает ему брать её, а не получать только то, что она готова дать. Это тоже не так уж и плохо.
Это очень хорошо.
— Так ты хочешь, чтобы я перестал? — он почему-то знает, что не хочет. Сердце в его груди спокойно и тоже источает желание. Ничего другого по крайней мере Стив не чувствует. Он не прекращает смотреть ей в глаза, поднимает руку — берёт за шею снова. Её горло щекочет ему ладонь каждый раз, когда она стонет, и это завораживает его.
Роджерс рычит снова, когда она оставляет след от зубов на его плече поверх старого — вчера на кухне она укусила его сильнее, чем он почувствовал, но он совершенно не против. Ему нравится, как она оставляет отметины на нём. От страсти, потому что не может сдержаться.
То, что она говорит — обидно. Отчасти потому, что он хочет доказать сам себе — ему никто не нужен, чтобы доставить жене удовольствие. Но едва Реджина заканчивает говорить, она кончает, прямо на нём, и он сжимает её горло чуть сильнее, другой рукой стискивает ягодицу, сминает её плоть, доводя до края и себя короткими и резкими движениями.
— Соврала мне, — шепчет он, наконец кончив. Расслабляет хватку на её ягодице, мажет шлепком снизу вверх. И тут же обнимает, отпустив и горло, снова целует, улыбаясь, в шею и плечо.
Стив садится с ней на кровати, проводит руками от лопаток по плечам, локтям и запястьям, разрывает галстук, освобождая руки.

— Нам или им? — подхватывает Стивен шутку. Ему нравится, что она не отстраняется, что они могут быть близки и без секса. Это похоже на "всегда". Он лениво гладит её между лопаток, стараясь быть нежным, и только нежным, искупить грубость и резкость, которые, пусть и понравились им обоим, не должны стать лейтмотивом их семейной жизни.
Он ведь любит её. И от этой мысли его сердце снова щемит — совсем рядом, в паре десятков сантиметров от места, где должно быть.
Его жена ведьма. Она держала в руках его сердце, она может исчезнуть с его колен и из его жизни взмахом запястья или другим взмахом свернуть ему шею. Но вот она здесь, сидит, позволяет ему делать с собой всё, что захочется. Эта мысль тоже по-своему возбуждающе, и Стивен старается не думать об этом. Не ради себя — ради неё. Он ведь не хочет замучить её.
Роджерс откидывается, жадно пьёт из широкого горла кувшина. Вода стекает мимо, по его щекам, ключицам — на простыни и бёдра. Это служит напоминанием, что вообще-то было бы неплохо вымыться.
Стив оставляет Реджине ровно половину, хотя готов выпить и больше, утирает рот тыльной стороной ладони и замирает, так и протягивая кувшин.
— Твою магию? В смысле — сердце?
Не сердце, что-то требующее секса — и он не против, хотя даже если процесс обещал бы быть неприятным, Стивен бы потерпел ради неё.
— Разумеется. Как только скажешь. Объяснишь, что нужно делать.
Он готов отдать ей всё. Что у него есть и что будет.
— Пей, — он дожидается, пока она напьётся, поднимается с ней, перехватывает под колени, чтобы отнести в ванную романтично. Без намёка на продолжение.
Роджерс ставит жену сразу в ванную, забирается следом. Первым делом, после того, как подбирает температуру, гладит её между ног, смывая основные следы прошедшей ночи и утра, и только потом ведёт лейкой выше, смывая влагу с её тела.

То, что Реджина запинается, когда объясняет ему, что случилось с магией, не кажется Стивену хорошим знаком. Но он отгоняет и подступившее неприятие, и раздражение — это неправильная реакция на то, что жена готова отдать самое дорогое ради сохранения его жизни.
— Тогда у тебя больше нет права ругать меня за самопожертвование, — он мягко касается её губ, когда она снова упоминает Кроули. Впрочем, Стивену пора бы смириться, что демон просто так не исчезнет из их жизни и разговоров. Исчез из постели — и на том спасибо.
Но тема, очевидно, не закрыта, и Стив напряжённо прислушивается, ожидая, когда имя их любовника снова встрянет в их разговоре. И даже мягкие, ласковые движения по его телу кажутся ему лишь отвлекающими.
Но он не сопротивляется, покорно поворачивается спиной к жене — и сжимает пальцы на кафельной стене до белых пятен.
— Ты сказала, — поворачивает он голову к ней как может, — я почувствую, если что-то не так. Я могу сдерживаться — я сдерживаюсь. Мне просто не хотелось, — но её слова звучат как упрёк. Мягкий, деликатный, но всё же упрёк, и вина снова подкатывает к горлу тугим комом.
— Я отдам тебе всё, как только скажешь, но если я причинил тебе боль, пожалуйста, прости.
Он ведь и не подумал извиниться как только проснулся. Он трахнул её снова.
— Если всё так плохо, почему ты ждала две недели?
Почти полгода, если речь идёт об её сердце.

Стив охотно подставляется под мочалку, и даже жалеет, что у неё в руках мочалка, а они всего лишь в ванной. Он бы хотел чувствовать её руки на себе сильнее, навязчивее. Массаж, например. Это было бы отличным времяпровождением, но как сказать ей об этом он не знает, хотя, казалось бы, все точки неловкости были пройдены, когда Кроули вытворял с ними что хотел.
Её пауза перед ответом нервирует его — как начинают нервировать и действия. Он инстинктивно напрягается, когда она спускается ниже спины, когда касается его ягодиц. в этом нет ничего такого, но и он, наверное, отнёсся бы спокойнее, если бы его вчера не целовал мужчина. От этих переживаний Стивену становится не по себе. Он упирается ладонями в мокрую от пара стену перед собой, чтобы хоть как-то занять руки. Пишет имя жены пальцем на запотевшей плитке, и глубоко вздыхает, когда она делает его переживания ещё острее. Смотрит вниз, но пока его организм не заставляет его покраснеть перед ней ещё больше от нового неконтролируемого желания. Реджине хорошо — если не обменяться сердцами и не погладить её прямо между ног, можно и не узнать, что она возбуждена.
— Мне не нужна твоя магия, — почти испуганно говорит Стив, — она твоя, она должна быть твоей. Я бы отдал сразу же, если бы знал. Если бы знал, как.
Теперь он смутно знает, что это связано с сексом, но ясности это не вносит.
— Реджина, — чуть морщится он. Он готов быть похожим на неё, и в лучшие годы о которых она говорит с горечью и сожалением, — не терпи меня. Если хоть что-то будет не так, если хоть немного тебе будет неприятно, говори сразу и прямо, хорошо. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Желательно, с ним.

Ему неловко, что она моет ему ноги. Она делает это сама, он не принуждает её, но всё равно думает о том, что что-то подобное мог заставлять её делать Мордред. Он старается не думать об этом, опирается на стену, перенося свой вес на руки, чтобы ей было проще.
Стив бы сделал для неё тоже самое — но её ноги не его ноги. У неё маленькие, изящные ступни, и он не против, если она упирается ему в грудь или в живот, когда он занимается с ней любовью. От этих мыслей он снова чувствует, как становится жарко в тазу. Что за день-то такой. Роджерс списывает это на Кроули, не на самого себя. К тому же, он не знает, как часто должно быть нормально, и как это нормально переносится на него.
— Постараюсь не превратить никого в жабу, пока ты отдыхаешь, — пытается отшутиться Стив, уже не смотрящий никуда, кроме как вниз, но всё, что ему удаётся увидеть — себя, и иногда её пальцы, когда она обтирает мочалкой его слишком рьяно.
— Я не могу быть несчастлив с любимой женщиной, — особенно когда она обтирает мочалкой. С опозданием Стив думает, что это может звучать как упрёк уже в его устах, поэтому продолжает, старясь не сменить тон, — разве что, я целовался с другим будучи в браке, и он был мужчиной. И четвёртым, кого я вообще когда-либо целовал.
Когда он произносит это вслух, окончательно краснеет. Разворачивается к жене лицом, чтобы ненароком не наступить на неё, встаёт перед ней на колени тоже, забирая мочалку.
— Мне не нужны другие женщины кроме тебя, — говорит он, находя лейку, споласкивает мочалку после себя и наносит мыло заново, — но мужчины мне вообще не интересны. Я так думаю. Ты же не думаешь, что я...?

— Не особо, — хорошо подумав соглашается Стив, — но спасибо, что попыталась. У него несколько жизней как у кошки?
Если бы Кроули был женщиной, его бы переполняли сейчас совсем другие чувства. И скорее всего вины в них было бы куда больше.
Он намыливает её шею, спускается ниже, к груди, и старается особенно тщательно. Отчасти потому, что язык Кроули был там также часто, как и внизу, отчасти потому, что ему нравится касаться её груди и сосков как будто случайно поверх мочалки. Он совершенно точно не вожделеет мужчин, думает Стив, когда обводит её сосок в четвёртый или пятый раз.
— Что? Старку? — от возмущения он едва находит слова, тянет её сосок на себя, зажимая сквозь мочалку пальцами, — он точно по девочкам.
Он даже спал с ней. На этой мысли Стивен снова злится, и заставляет себя отпустить Реджину, чтобы не сделать слишком больно. Её нахождением сзади он не нервирует, подползает на коленях ближе, так, что она дышит ему в шею, заводит руку за спину, как будто обнимая её, но на самом деле аккуратно намыливает каждый миллиметр её кожи, чтобы не оставить следов чужого поцелуя.
— Почему ты вспомнила именно про Старка? — морщится Стивен, никак не примиряясь с ревностью. Чтобы сгладить недовольство, засыпает в уши Реджины совершенно бесполезную информацию, которую она и так знает, — мне вообще странно разговаривать с Тони. Иногда. Он вдвое старше меня — и я дружил с его отцом когда он тоже был вдвое младше. И тот Старк, которого я знал вряд ли когда-нибудь собирался жениться и обзаводиться потомством. Ты знаешь, что он тоже знаком с Пэгги? Они, разумеется, дружили семьями. Он зовёт её тётей и звонит на Рождество. Мне было неловко, когда я узнал.
Он придерживает Реджину за талию, садясь на пятки и намыливая её ягодицы с не меньшим рвением чем она. И думает о том, что мог застать Железного Человека во младенчестве. Это тоже странно.
— Значит, я должен ещё и быть благодарен Кроули, — он сжимает руку поверх ягодицы, — и за то, что он пристрастил тебя к мужчинам, а не к женщинам — тоже.

— Очень удобно, — Стивен плохо представляет, каково это быть бессмертным. И Библия ему всегда казалась удобным изложением заповедей в виде мифов и сказок, а теперь он чувствует себя Адамом, жена которого вкусила запретный плод. И Стив искренне надеется, в их случае всё закончится лучше.
— Я так понимаю, мою жену допрашивать бесполезно, — наверное, на её месте он бы не сказал тоже. Способы кого-то убить — кого-то бессмертного — странный предмет для обсуждения, и Стив готов закрыть тему.
— В Штутгарте? — рассеянно переспрашивает Стив, сминает мочалку в кулаке, замирая. Город в Германии не говорит ему ни о чём, пока Реджина не напоминает про Локи. Тогда он припоминает, — ты была там? Я бы запомнил.
В первый раз он увидел её в башне Старка. Она лежала без сознания с переломанными рёбрами, и уже тогда он был потрясён, как такая хрупкость может сочетаться с силой о которой он только слышал в наушник.
Они тогда едва смогли расстаться с Тором по-хорошему из-за этого инцидента.
Он смотрит за ней — вниз.
— Я не могу это контролировать, — виновато улыбается он. Не думать о сексе, вспоминая их первую встречу — прекрасный принц и спящая красавица, иначе не скажешь — проще, чем можно было бы подумать, — ты не обязана каждый раз когда, — он бросает ещё один многозначительный взгляд вниз.
В конце концов, он жил с этим и не будучи женатым — справлялся же. Хотя желание тогда было не столь явным, частым и ярким.
— Сейчас мы дойдём до того, что Азирафаэля я тоже знаю, — улыбается он жене, — ты почти не упоминала о нём. До того, как всплыл Кроули. А теперь вдруг часто.
Он не просит ни рассказать, ни познакомить — у Реджины много тайн, и когда они только познакомились, почти все она собиралась унести с собой в могилу. Он не станет насиловать её не только в постели. Жить с ней рядом день за днём, завоёвывать её доверие и смотреть, как она всё больше раскрывается — пожалуй, Стив бы назвал это счастливой семейной жизнью. И — он ведёт мочалкой по её бедру под колено, дальше по икрам, к ступням, прижимаясь щекой к мыльному плечу — этой ночью они и так сделали большой шаг к тому, чтобы стать по-настоящему близкими друг другу.
Того, что она говорит, достаточно, чтобы он простил Кроули. Даже за поцелуй.
— Я помню, что ты два раза почти выставила его из дома, — Стив берёт её за руку, переворачивает, целует в запястье, игнорируя пенный след, и даже не морщится горечи геля. Он не смог сделать ради неё и этого.
Но того, о чём Реджина рассказывает, достаточно, чтобы он простил Кроули все прегрешения до конца его, Стивена, жизни. Он не говорит Реджине, что никогда не ударит её, тем более, чтобы потом потребовать секса. Он знает, что она ответит "я знаю".
— Но я хочу. Всё, что важно для тебя, — он не упоминает Кроули, но подразумевает, и всё равно морщится, — важно и для меня.
Горечь во рту не смывается, и он откладывает мочалку, зачерпывает воду из лейки, чтобы промыть рот.
— Колени, — напоминает он ей, когда берёт мочалку снова.

— А мы всё думали, куда скипетр пропал. Грешили на Локи. Спасибо Кроули, — на этот раз Роджерс неискренен. Особенно потому, что воспоминания об их первой встрече оказываются не стёртыми окончательно, но туманными и неразборчивыми. Стив берёт в руки лейку, смывает мыльную пену с плеч Реджины и с готовностью целует в открывшийся участок кожи, — я помню нашу первую встречу по-другому. Ты лежала без сознания после того, как Тор кинул в тебя молот.
Такой же благодарный, как и Реджина.
Обсуждать это — приятно. Непонятно только, как они снова заговаривают о сексе.
— Ты думала, я могу контролировать, когда возбуждаюсь? — с неподдельным интересом переспрашивает Роджерс. Фыркает, откладывая лейку, — Реджина, знакомься. Спонсор большинства неловких ситуаций в моей жизни, — его член снова стоит. Он опускает взгляд вниз, обращается как будто к третьему в их беседе, — ты Реджину уже знаешь.
Стив краснеет — пошлее шутки ему опускать не доводилось, но с Реджиной ему достаточно комфортно, чтобы хотя бы попробовать.
— Я с удовольствием познакомлюсь с ангелом, — закончив смывать пену с Реджины, он принимается за себя, — у него тоже есть... скрытые таланты?
Ей нечего стыдиться, хотя он чувствует, как стыд исходит из его сердца. Это ведь не она мужчина в доме, она не обязана его защищать. Только наоборот.
Стив не поднимается за ней следом. Ему нравится смотреть на неё снизу вверх. Так она не менее красива, и он помнит его неумелые попытки доставить ей удовольствие в их первую брачную ночь, и как делал предложение новоиспечённой королеве и вдове.
— Конечно. Только... позавтракаю.
Он не ужинал вчера — только нахватался закусок. Они планировали приготовить что-то вместе — попробовать приготовить — после отдачи супружеского долга. Вот только всё пошло не так.
— Даже мне не достичь уровня агента Романофф. Её готовили как агента с шести лет. В России. Но чему-то я смогу тебя научить.

Её рассказ льстит Стивену. Все вокруг называют его героем, он считает, что на его месте любой поступил бы также, и это снова вменяют ему в заслугу. Но слушать, как жена его хвалит, почти также приятно, как слушать, как она разговаривает с его членом.
— Смотри-ка, ты ему нравишься, — он снова смеётся в ладонь, накрывает пальцы Реджины своими. Прикрывает глаза, глубоко вздыхает.
— Ты сведёшь меня с ума.
Остановиться он не просит, но мешает в самом деле двигаться дальше. Он не хочет растратить её годовой запас игривого настроения за день.
Хотя сосредоточится на воздержании всё сложнее, пока её руки скользят под душем по его телу, а зубная щётка соблазнительно оттопыривает щеку. Стивен не выдерживает — оглаживает натянутую кожу.
— Разумеется я скажу ему спасибо, — его мать хорошо его воспитала вообще-то. Он даже не ругается. В отличие от Реджины.
Пока она рассказывает об Азирафаэле, Стивен вспоминает другое.
— Когда ты... держала моё сердце в первый раз. Ты сказала, оно чище, чем у ангела. Это? — он вопросительно поднимает бровь. И ему снова неловко. За себя, за то, что она будет видеть в нём то, в чём он своей заслуги совершенно не видит.
— В России рано готовят шпионок. Могли бы и не мыть голову, — у Реджины, определённо, бзик на чистоте, — их забирают у родителей, воспитывают. Я читал личное дело Наташи. И немного общался с Пэгги. Если будет настроение посидеть с моей... бывшей девушкой, — он слабо улыбается, один поцелуй не идёт ни в какое сравнение с тем, что Реджина считает отношениями. По крайней мере теми, о которых ему известно, — вспоминать русскую шпионку, которая почти прикончила Старка — старшего, разумеется — ей, кажется, безумно нравится.
Но говорить сейчас в ванной про агентов-убийц Стиву не хочется. Тем более, хорошего в этих историях мало. Он замолкает, вкладывает Реджине лейку в руки, запрокидывает голову, подставляясь под струи воды.

Стив даёт жене закончить косметические процедуры и всё, что она считает необходимым. Он почти уверен, хотя он сто раз видел её обнажённой, видел после плена и она видела его раненым и обнажённым, у неё есть женские штучки, которые она предпочитает держать в секрете. К тому же, немного одиночества, пусть и на двадцать минут, больше не будут лишними.
Он сгорает со стыда снова, когда оказывается в одиночестве со своими мыслями. В гостевую заглядывать не собирается — придётся провести тщательную генеральную уборку, чтобы уничтожить следы бурной ночи, но когда проходит мимо комнаты, в нос ему ударяет терпкий запах секса. Воспоминания наваливаются с новой силой, и Стив даже неуверенно оборачивается, на мгновение раздумывая, не вернуться ли в ванную. Он спускается на кухню — предварительно открыв окно в гостевой. Ковролин на лестнице задевает его ногу липким прикосновением. Наверное, на той ступени, где вчера сидела Реджина.
На кухню Роджерс заходить уже опасается, но там на удивление царит идеальный порядок, и о вчерашней ночи напоминает только их одежда. Аккуратно сложенная. Он перекладывает всё на один стул, морщится, когда замечает букет, поставленный в воду. Подавив иррациональное целание уничтожить это напоминание о Кроули он не трогает букет, ставит на плиту турку, наполняет её водой и молотыми зёрнами.
Бывший любовник его жены приготовил им завтрак. Так мило. Роджерс брезгливо морщится, но приподнимает пластмассовую крышку. Пробует. И гренки оказываются безупречными даже на вкус.
Он снова думает о том, что Реджине было с Кроули лучше. Она убеждала его в обратном, но она может сказать ему что угодно. Он хочет верить ей, но уже знает, что это не всегда оправданно. Кроме того, в её понимании ложь во имя счастья и взаимопонимания — лучший выход.
Стив думает об этом, когда переставляет тарелку с гренками на стол, когда открывает окно на террасу, чтобы вдохнуть пропитанный солнцем воздух Флориды и на кухне, когда разливает кофе по двум чашкам и добавляет лёд в чашку жены.
Он не сразу понимает, о чём говорит Реджина — с облегчением от того, что ему больше не придётся быть наедине с собой закрывает глаза, жмурясь и откидываясь назад, чтобы подставить волосы под её ласку. Замечает пустую тарелку. Это было вкусно. Это было сытно.
— Прости пожалуйста, — он уходит из-под её ласки, виновато опускает голову и трёт переносицу, — я задумался. Случайно, я клянусь. Приготовлю тебе всё, что захочешь.
Чуть подумав, Стив трёт подбородок, с щетиной, выступившей на миллиметр за прошлый день.
— Правда, это, боюсь, не будет так же вкусно. Твой любовник — бывший любовник — хороший кулинар. Мне стыдно, — он притягивает её к себе, извинительно целует в бедро.
Он не хочет отпускать её ни на минуту.
Чуть отодвигаясь от стола, Стив тянет жену к себе на колени.
— Что ты хочешь? И на обед?
Строго говоря, уже время обеда.