Как примерная девочка, Реджина выполняет команды сразу же и без лишних слов. Как у любой примерной девочки, которую заставили копаться в чужой грудной клетке, у неё едва слушаются руки. Она берётся за оголённый провод, приподнимается над Старком выше, чтобы дотянуться до него полой рубашки, что на ней, потому что та представляется ей немного более чистой, и она не знает, имеет ли это значение, но мало ли.
Она смотрит на Старка как могли бы наверное смотреть на их Иисуса, воскреси он сам себя на глазах у всех остальных — с ужасом и недоверием к чудесам, — и старается даже не дышать, опускаясь обратно на постель.
— Я бы предпочла, чтобы мне не пришлось этого делать.
Она обессилена. Совершенно. Она готова это признать, как готова признать, что будет выполнять каждое указание, пока не будет уверена, что его жизнь больше не под угрозой.
Голос не слушается. Реджина качает головой: изоленты нет. Поднимается на ноги — те как ватные, и ей требуется несколько секунд, чтобы заставить себя сделать шаг по направлению к столу.
Ножа на нём не видно, но она не видит ничего вообще — всё тёмное по краям, и только впереди горит огонёк почти прогоревшей толстой ночной свечи. Ещё несколько лежат рядом, и, переступив через себя, Реджина подпаливает у одной из них фитиль. Несёт к Старку, пару раз поморщившись упавшему на ладонь воску, встаёт рядом, бессознательно прикрывая левой рукой грудь.

Ткань? Она виновато закусывает губу — забыла, — и уже собирается отойти, когда Старк тянет завязку из её рукава.
— Извини.
Она мало того, что почти убила его, она ещё и не в состоянии выполнить простейшие указания. Ей нужно собраться.
Она берёт реактор как драконье сердце — бережно, стараясь не разбудить, — задерживает дыхание.
Она готова признать, что никогда бы не додумалась до этого. Он действительно гений, каким простым бы не выглядело действие с его стороны.
— Это больно, — она морщится, протягивает ему свечу. — Давай я. Ты пострадал из-за меня.
К тому же у неё так трясутся руки, что свеча уже обвита каплями с разных сторон.
Она поняла, в чем идея — залить место соединения воском так, чтобы тот не попал в дыру, и это единственное, на что её хватило. Она вообще не в состоянии думать ни о чём, кроме того, что только что чуть не убила своего почти состоявшегося любовника.

Да, она помнит об этом бзике — вчера он заставил её сначала поставить кубок на стол. Это кажется странным — после он из этого же кубка пил, — но, как и тогда, она воздерживается от комментариев. У неё сейчас нет права комментировать вообще что-либо, и нет права спорить, и она молча наклоняет над проводом свечу, стараясь держать её как можно ровнее.
У Мордреда это получалось без проблем, чем она хуже?
Она позволяет себе вдохнуть только когда всё заканчивается. Задыхается, кивая — да, она поняла, она сейчас сядет рядом — и не двигается с места. Только потом, вцепившись ногтями в ладони, с идеально прямой спиной опускается рядом на кровать. Сидит — молча, глядя прямо перед собой.
Её всё ещё потряхивает, и пустота, такая знакомая, подступает всё ближе, переводя нервную дрожь в ту самую вибрацию.
Холодает.
Это длится всего несколько секунд. Реджина встряхивается как собака всем телом, забирается с ногами на постель, утыкается носом в плечо Старка и, наконец, закрывает глаза. Ей нужно поспать. Успокоиться — и уснуть до вечера.
Жаль, она не может себе это позволить — поэтому просто лежит, слушая, как бьётся рядом его сердце.

— Да, — тихо отзывается Реджина. — Прости, пожалуйста.
Постепенно ей становится легче. Она не может объяснить себе толком, почему и чем была так напугана — бояться вообще не в её привычке, и, если так подумать, она не боится даже смерти. Она боялась разве что Повелителя — и, разумеется, Мордреда; первого как явления, второго за то, что он мог с ней сделать. Она боялась за себя, и это было вполне логично.
Бояться за кого-то ещё, кроме Кроули, непривычно и ново. Она не может даже подумать об этом — просто лежит с открытыми глазами и удивляется пустоте в голове. Слушает голос Старка, низкий, мягкий, успокаивающий. У неё нет сил даже на то, чтобы восхититься его гениальностью снова, но она слабо улыбается, касается поцелуем его груди и укладывает голову обратно.
— Я могла бы их вытащить, — предлагает она ему. — Ты покажешь мне, как они выглядят, запустишь этот ваш рентген, чтобы я понимала, где они находятся, и я вытащу их магией. Мне всё равно нужно в ваш мир ненадолго.
Ей жаль, что она не может остаться там. До Мордреда она могла надеяться на то, что с капитаном их свяжет нечто большее. Она невесело усмехается:
—  Жаль, здесь нет Кроули — у него уже есть опыт по снятию таких ошейников.

Реджина вздрагивает, чувствуя, как по позвоночнику пробирает дрожью. Это не нервное — это что-то другое. Малознакомое, неопознаваемое. Чем-то схожее с возбуждением.
— Ну, ты спас мне жизнь, — усмехается она. — Было бы невежливо хотя бы не попытаться.
Пытаясь не то свыкнуться с этим ощущением, не то избавиться от него, Реджина придвигается к Старку ближе, закидывает ногу на его колено.
— Не пробовала, — признаётся она. — По крайней мере не этот. Но было бы глупо предполагать, что Локи уступит в фантазии Повелителю.
Прошлый снять силой не получилось. Прошлый снял с неё Мордред, но здесь даже нет замка, чтобы надеяться на то, что где-то может быть ключ.
Реджина приподнимается вместе со Старком, заглядывает в глаза.
— Скажешь, когда вытащу, — возвращает она ему его же слова и, подтянувшись ещё чуть-чуть, прикасается губами к его подбородку в порыве нежности.
Она могла бы вытащить их давным-давно. В первый вечер в лаборатории, когда он попросил её вырвать ему сердце. Если бы он объяснил, что от неё требуется, она бы не стала отказывать в возможности сделать его обязанным себе.
Светает.
Реджина поднимается на локтях, перекатывается на спину. Ложится рядом, спрятав под затылок сцеплённые замком пальцы. Думает, позволить себе роскошь лишних пары часов сна, или заняться делами, и, наконец, решается:
— Мне уже нужно вставать.
Она разбита морально и физически, но... кого это когда-нибудь волновало?

За важными гостями — Страшилой и его охраной — Реджина с Кейденом отправляются вдвоём. Она отправилась бы и одна, если бы не ошейник, но сейчас её одиночества, кажется, не допускал никто, и её волк в первую очередь, повадившись даже спать изнутри у её порога, если она ночевала одна. А она ночевала одна — и старалась если и не совсем не оставаться со Старком наедине, то уходить сразу после того, как работа над словарём будет закончена. Она ведь Королева. У Королевы всегда много дел.
Именно эту отговорку она собирается использовать для Стивена, если вдруг ему удастся поймать её в коридорах. Она не стесняется пользоваться ходами для прислуги и не выходит во двор, где они тренируются втроём, а если и выходит на свежий сентябрьский воздух, то в сад и вместе с Коннором. Иногда после таких бесед он пропадает на несколько дней, и сегодня как раз такой.
Прижавшись к взмыленной шее коня, Реджина несётся так, словно за ней гонится сама смерть. Может, так оно и есть — она не совсем уверена в намерениях Страшилы на свой счёт, и потому оставшиеся шесть членов совета ещё живы. В подземельях, но живы.
Охваченная азартом гонки, Реджина летит быстрее ветра, и человек рядом — это не то, что она ожидает увидеть. Она едва не падает с коня от удивления, но не выпрямляется и не сбавляет темпа. Теперь ей интересно, сможет ли она обогнать и его.
— Они и приехали, — хохочет она, обернувшись, и тяжёлые инкрустированные рубинами серьги звенят на ветру в такт её хохоту. — Обернитесь.
Она старается на него не смотреть — он выглядит так, что её рваное в такт стуку копыт движение в седле уводит её не совсем в ту сторону. Она помнит, что он не захочет её такой — здесь не имеет значения, во что она одета, — но очень старается об этом не вспоминать.
Она вспоминает тот вечер каждый раз, когда видит его, и это довольно болезненно. Даже сейчас, когда они с Россинантом так долго были как единое, безупречное целое, отданное во власть природе. Она пришпоривает коня, вздёргивает поводья, выпрямляясь, чтобы перелететь через поваленное бревно, и восторженно хохочет снова. Оборачивается — Страшила не так уж и отстал.
— Мы поспорили на бочонок эккензорского из старых запасов, что я буду во дворе первой, — поясняет она, чуть придерживая коня, чтобы дать шанс сопернику, а Стивену — возможность не тратить так неразумно ещё не восстановившиеся силы. — Даже если вы не пьёте, вам стоит попробовать, Стивен. Победа сделает его вкус ещё слаще.
Как бы ни было тяжело вести с ним непринуждённую беседу, она старательно не подаёт виду.
— Хотите принять участие в гонке?

— У меня есть, — усмехается Реджина в ответ, — и я азартна. Я выплачу вашу долю, если вдруг вы проиграете.
Но она бы поставила на его победу.
Она в самом деле не проиграла бы, поступи так — даже когда она пришпоривает коня и почти ложится на нём, и они мчатся так, что ветер режет глаза, она всё равно не поспевает за ним. Она приходит к финишу второй — влетает во двор, переводит взмыленного Россинанта на шаг и выпрямляется в седле.
Художественный беспорядок в её волосах, должно быть, уже перестал быть таковым, и она чувствует, как горят щёки и пульсирует в венах чёрная кровь, но всё равно заставляет Россинанта немного погарцевать в воротах — так, чтобы Страшила видел, насколько опоздал. К тому же она хочет, чтобы он помог ей спешиться.
У неё есть ещё почти минута до его прибытия, и она тратит её на капитана: подводит коня ближе, обходит его кругом.
— Страшила должен вам бочонок, Стивен. Я прослежу, чтобы он сдержал слово.
У неё — второе место, и она старается не продавать виду, что расстроена этим, но нет-нет, да поджимает губы.
— В нашем мире высоко ценят только три вещи: эккензорские вина, эннфолдских скакунов, — она похлопывает Россинанта по шее затянутой в перчатку без пальцев рукой, — и регарумских женщин.
Ещё, конечно, в список лучших входили альбионские клинки и редингские меха, но оглашать весь список было бы не так эффектно.
— Вы не пожалеете, — обещает она с улыбкой, когда Страшила тормозит коня позади неё и раздражённо спрыгивает на землю, чтобы подать ей руку. Она спускается с большим изяществом, и он, склонившись с абсолютно прямой спиной, целует её руку чуть выше края короткой перчатки.
— Будь под тобой конь получше, дошла бы до финиша первой, — неоднозначно улыбается ей Страшила и взглядом указывает на Стивена:
— Представишь?
— Стивен Роджерс, мой гость. Стивен, это Страшила — единственный оставшийся в живых представитель правления Солетоса.
— Рад знакомству, — Страшила стягивает с правой руки перчатку, приветственно протягивает руку. Реджине не нравится его взгляд, но она улыбается, отдавая поводья конюху:
— Ты должен ему бочонок, Страшила.
— Как только доставят. Телеги не скачут так быстро, как всадники.
— Я буду следить за тобой, — самоуверенно обещает она. — Позволь, я покажу тебе замок. Обвалившаяся крыша наверняка произведёт на тебя впечатление. Хотите составить нам компанию, Стивен?

— Если не выпьете, отложите до следующего нашего спора, — весело рекомендует Реджина. — Я не ставлю меньше бочонка.
И меньше ста долларов, хотя в переложении на земные цены вино такого уровня легко перевалило бы за пару тысяч.
— Что-то в этом роде, — усмехается Реджина. — Он выиграл для Страны Оз пару гражданских войн.
Она прослеживает внимательный взгляд капитана, усмехается снова:
— Он не пугало, капитан. Он моральный урод, это другое.
О его диверсиях рассказывали очень страшные сказки. Даже Реджина порой проникалась — не ужасалась, но определенно предпочитала не переходить ему дорогу. Даже зная, что половину этих слухов распустил он сам.
Она в своё время тоже так делала — для создания репутации.
— Если вы захотите снять меня с лошади, соблюдая этикет, дождитесь, пока я окажусь обеими ногами с вашей стороны и поддержите за талию, — мягко обьясняет она, но оказываться с его стороны не спешит. — Это сложно только в теории.
Страшила лучше знаком с практикой. Во многих вопросах, очевидно, и он галантно предлагает ей опереться на его локоть для прогулки по замку. Реджина давит мимолётное смущение комплименту, вскидывает горделиво подбородок:
— Благодарю. И не будьте так строги к себе, Стивен.
Он выглядит так, что ей неловко от самой себя рядом с ним.
— Стивен не составит нам компанию, — поясняет она Страшиле.
— Очень жаль. Может быть, за ужином?
— Я рассчитывала провести его с тобой, — улыбается Реджина, не намеренная подпускать его к своим гостям ближе, чем на пушечный выстрел. — До встречи, Стивен.
Экскурсия длится не долго: Реджина много насмешничает, Страшила поддерживает её в этом, и в конце, в нарушение всех правил этикета, они, едва сменив наряд на подобающий случаю, садятся ужинать в библиотеке. Ужинают долго, много пьют. Страшила — приятный и остроумный собеседник, несмотря ни на что, и от светской беседы Реджина получает удовольствие, хотя ни один из них не говорит о том, что ему на самом деле интересно. Он ссылается на усталость ближе к девяти, и она отправляет горничных проводить его. Допивает вино, ещё некоторое время наслаждаясь тишиной, и только потом вспоминает, что она совсем забыла про Старка.
Она отмахивается от этого легко — его наверняка предупредили, что у неё гости. Тот же Стивен вполне имел возможность это сделать.
Кейден, как и всегда после обращения остро пахнущий псиной, заходит к ней без стука. Падает в кресло, где раньше сидел Страшила, ухмыляется:
— Этот урод так и не сказал, чего хотел.
Очевидно, что он подслушивал. Реджине нет до этого дела — у неё нет от него тайн.
— Скажет, — обещает она. — Обязательно скажет.
Просто пока ещё рано. Ей тоже есть, чем его удивить — и она может удивить его даже спустя несколько лет.
Они сидят в тишине ещё полчаса, и Реджина с удивлением обнаруживает, что засыпает. С неё на сегодня и вправду достаточно, и Кейден перекидывается обратно, чтобы проводить её.
Её путь заканчивается не в спальне Старка, куда она заглядывает извиниться, и даже не в собственной спальне. Привлечённая шумом, она спускается на второй этаж, в гостиную, когда-то давно принадлежавшую ей.
Её гостям, очевидно, весело. Больше всех, очевидно, Стивену. Кейден просовывает нос у её ноги, сминая подол тяжёлого платья — презрительно фыркает. Реджина ненадолго отворачивается, а затем вскидывает подбородок вновь.
— Прошу прощения, — усмехается она, отступая на шаг, — не хотела вам помешать.

— У меня гости, — напоминает Реджина и смотрит на собравшихся ещё раз, внимательнее. Это многое объясняет, пожалуй, но легче от этого не становится — ей всё ещё хочется приложить кого-то без магии головой об стену. Реджина выдыхает, вспоминая похожий вечер, проведённый с Кроули и Азирафаэлем, и коротко кивает:
— Умею.
В прошлый раз Кроули едва не заставил Азирафаэля поцеловать её — и она едва не позволила ему это. Она до сих пор не знает, жалеет о своём отказе или нет.
Подмигивание агента Романофф Реджина встречает ледяным холодом. Со Стивеном просто старается не пересекаться взглядами. В ответ на предложение присоединиться смотрит на Кейдена — вопросительно:
— Хочешь сыграть, Кейден?
Если он откажется, она уйдёт. Кейден демонстративно перекидывается, хрипло выдыхает:
— Да.
И улыбается рыжей, потирая отвыкшее от нагрузки горло.
— Мы сыграем, — сообщает Реджина уже на английском.
На освобождённое Старком место он садится первым. Реджина, наблюдая краем глаза за подсчётом, наливает им обоим вина и осторожно устраивается на подлокотник. Протягивает Кейдену подушку и, коротко хохотнув, он устраивает её между ног.
Реджина всё ещё старается не встречаться со Стивеном взглядами — и не смотреть на агента Романофф, укравшую у неё и так несуществующую возможность когда-либо поцеловать Стивена первой. Вместо этого она шёпотом объясняет Кейдену правила.
— Я готов, — объявляет он, и Реджина мягко его поправляет:
— Мы готовы.

В ответе Стивена Реджина чувствует странное смущение. Наверное, большее, чем она ожидала. Кейден под её пересказ смотрит на него с недоумением, скалит зубы Реджине на ухо:
— В этой игре точно нельзя врать?
Она понимающе усмехается в ответ. Ей тоже не верится — и она тоже удивлена. Она видела, как смотрят на него её горничные. Ему требовалось только указать пальцем на ту, что ему приглянулась.
И если бы не... определённое напряжение между ними, возникшее ещё до вечера с Мордредом и ставшее болезненно неловким после, она решила бы, что этому есть очень простое объяснение.
На улыбку Старка Реджина отвечает такой же, только куда более самоуверенной и надменной. Вызывающей.
— Я выбираю правду, — сообщает Кейден и демонстративно закладывает щиколотку на колено.
Ему нравится разделять Старка с Реджиной. Он в курсе всего, что у них было, и считает, что Старк мог бы постараться лучше.
Может, это из-за той штуки у него в груди — а, может, все из его мира с какой-нибудь придурью. Реджина ещё не приводила сюда никого нормального.
— Если тут нужно кого-то облизать, я выбираю рыжую.
Реджина, после некоторых размышлений, переводит, смягчив выражения — и с интересом наблюдает за реакцией рыжей.
Она уверена, Кейден сделал это нарочно, и потому не напоминает ему правила ещё раз.

Кейден смотрит на эту показуху с демонстративным безразличием: он уже обозначил, что не заинтересован в Королеве. Реджина не отстраняется, хотя начинает чувствовать себя неловко. Ей ещё не доводилось проводить время в обществе с тем, кого нельзя представить как своего партнёра, а представлять так Старка она не готова в любом случае. Она предпочла бы оставить между ними — тремя — всё, что было.
— Я предпочитаю людей, — фыркает Кейден, следом за рыжей отпивая из своего бокала. — Среди всех, кого королева притащила сюда, она единственная нормальная.
Реджина, покосившись на Бартона, меняет текст перевода:
— Он предпочитает рыжих. К тому же среди нас агент Романофф, — здесь её интонация неуловимо меняется, — «единственная нормальная».
Стивен задаёт вопрос, который был вполне ожидаем, и Реджина едва расслабляет плечи. Он не спрашивает Кейдена о ней — не совсем о ней, — и это достаточно благородно с его стороны. Кейден щурит глаза, трёт заросший щетиной подбородок:
— Она сняла меня с костра двадцать три года назад.
Оборачивается на Реджину. Она пожимает плечами, давая возможность самому решить, развивать эту мысль или нет.
— В нашем мире волков и ведьм принято сжигать.
— Это крестьянские суеверия, — дополняет перевод Реджина. — Если верить слухам, люди сожгли немало ведьм, но ни одной — настоящей. С волками, к сожалению, не так.
— В общем, я должен был ей за свою жизнь.
Он выплатил долг очень давно, но теперь он с ней потому, что хочет этого.
— Ты, с солнцем в рёбрах, — Кейден указывает на Старка пальцем, оттопыренным от бокала, лишая необходимости переводить. — Ты можешь снять с королевы ошейник, или она зря тратит на тебя время?

Ответ Старка Реджина и Кейден воспринимают по-разному: он недовольно морщит нос, она безразлично поводит плечом.
— Жаль. Королева должна колдовать.
— Жаль, — повторяет Реджина. — Мне нужна магия.
Она пьёт ещё, поверх бокала осторожно покосившись на агента Романофф. Насколько хорошо то успела выучить язык, чтобы улавливать такие нюансы? Вряд ли достаточно хорошо. Реджина поясняет капитану, старательно избегая его взгляда:
— Кейден уже пытался. После того, как Тони выдвинул эту идею в первый раз, я его попросила.
Он пытался несмотря на то, что ошейник был серебряным, и его жгло даже сквозь ткань. Он не смог. Если бы ей было легко тянуться, она ободряюще коснулась бы его руки, но они только обмениваются одинаково сожалеющими взглядами.
Она переводит взгляд на Старка, оценивая уровень угрозы. Агенту Романофф она точно ответит «действие», но со Старком кажется более безопасным выбирать правду.
— Правда, Тони.

Далось ему это зеркало. Реджина морщится, отпивает ещё вина. Вспоминает, было ли в её практике что-то интересное, и затем пожимает плечами:
— Мой ответ тебя разочарует.
Это, как ни странно, правда. Реджина, тяжело вздохнув, поясняет:
— Кроме того, что в большинстве своём люди одинаковы скучны в своих грехах, Тони, у меня не так много свободного времени, и я не следила ни за кем лично, если не считать пары моментов, когда мне хотелось полюбоваться результатом моих же действий.
Она ещё помнит искажённое болью и яростью лицо Тёмного, кричавшего ей в лицо, что это она надоумила Белль снять с него проклятие. Встречу Белоснежки и её принца, организованную ей же, она помнит тоже.
Древние, как же давно это было.
— Исключение составляют политические переговоры, на которых меня не пригласили присутствовать — здесь мне просто необходимо быть в курсе событий. Но ты вряд ли хочешь услышать о политике давно минувших дней, не так ли?
Она отпивает ещё, с сожалением разводит руками:
— Мне просто нечего ответить на твой вопрос.
Единственная «классная история» этого зеркала — это история его появления, но Старк спрашивал не об этом. Перед тем, как шёпотом пересказать Кейдену свой ответ, она уточняет у Старка:
— Моя очередь?
Оборачивается, уверенная в ответе:
— Бартон?

— Ни один из этих моментов не был грязным, Тони, — невесело усмехается Реджина. — Оба раза речь шла об истинной любви.
Слово «истинная» она подчёркивает отдельно, добавляя в него ядовитого презрения.
На деле в ней говорят лишь обида и зависть к своим врагам, получившим то, чего Реджина лишилась ещё в четырнадцать по вине одного из них.
Она не спрашивает Бартона о магии. По крайней мере, не совсем о ней и не прямо. Улыбается — доброжелательно, без угрозы.
— Я знаю, что вы женаты, — даёт она остальным объяснение вопросу, который может показаться им неожиданным. — У вас есть дети?
Она не уверена, что он принял всерьёз то, что она говорила ранее. Она считает, им стоит обсудить это ещё раз, но, разумеется, не здесь и не сейчас.