У Реджины всё ещё висит на локте корзина с яблоками — она как раз собиралась поискать кухню, — и всё ещё заляпан кровью ворот майки, потому что сменной одежды здесь пока нет, но она всё равно приветственно кивает и вежливо приподнимает уголки губ в улыбке:
— Мистер Роджерс.
Она не подаёт руки ни для рукопожатия, ни для поцелуя. Это их мир, а не её — здесь никто не станет целовать её гербовой перстень, преклонив колени, а она никому не пожмёт руку не после успешных переговоров. Взгляд, обращённый к Старку, ощутимо холодеет:
— Мистер Старк.
Вынудить его отказаться от сотрудничества было легче, чем отобрать у ребёнка конфету. Она отворачивается от него с демонстративным равнодушием и достаёт одно яблоко из корзины для Роджерса, и она всё ещё вежливо улыбается, протягивая яблоко ему:
— Угощайтесь.
Оно всё ещё не отравлено, но на кухне, если здесь такая есть, она займётся и этим вопросом. Ещё не опустив руки, Реджина вновь оборачивает голову к Старку:
— Пригласить вас было моей идеей. Я хочу, чтобы вы, с доктором Беннером или без него, вновь запустили поиск источников гамма-излучения. В данной ситуации это единственный способ найти Тёмного, — до того, как он найдёт её, — быстро. Ведьмой я займусь сама. Не раньше, чем поем, разумеется.
Кое-какая надежда у Реджины есть: она очень надеется, что её мать взяла с собой ошейник. Не для себя — для любимой дочери, разумеется.
Может быть, они даже смогут застегнуть его на Тёмном.
— Бартон, здесь ведь есть кухня?

Старк ведёт себя как мальчишка, и Реджина, глядя на него, коротко усмехается:
— А если отравлено?
В том, как он откусывает от яблока, предназначенного не ему, есть что-то тёмное, возбуждающее. Что-то, что заставляет её отвести взгляд и отвернуться.
Он ведёт себя как мальчишка и тем напоминает ей Мордреда, и её усмешка становится жёстче:
— Я ведь всё таки злая... ведьма.
Она достаёт Роджерсу ещё одно яблоко взамен и фыркает:
— Но основная моя специализация — это, конечно, уборка. Хотя вам стоило бы нанять девушку. У вас ведь есть на это деньги? Если нет, я одолжу. Полковник как раз проиграл мне десять долларов.
Правда, она оставила их под тарелкой в кафе, но какая разница. Ей не сложно щёлкнуть пальцами — хотя это больше к Кроули, чем к ней, — сам факт достаточно унизителен.
Хотя, может быть, в ней просто говорит память о тех днях, когда её наказывали ссылкой на кухню в качестве поломойки.
— Я могу предоставить вам образцы, — после недолгих колебаний предлагает Реджина Роджерсу. По сравнению с мальчишеством Старка его спокойствие доставляет несказанное удовольствие. — Под образцами я имею в виду себя. Я сегодня... в прекрасной форме.
Физически и магически, разумеется. Морально она в кусках.
Морально она всё равно что мертва, но почему-то до сих пор что-то чувствует по отношению к этому миру.
— Вы очень любезны, благодарю.
Кухня в самом деле выглядит... чистой. Практически нежилой, и Реджина осуждающе хмыкает, поправляет надоевшие уже на переносице очки.
Готовку Реджина начинает с того, что магией выдёргивает пробку из бутылки вина, и только потом, сделав первый глоток из бокала, оглядывается на капитана:
— Будете?
До верхней полки, чтобы пооткрывать банки в поисках муки, Реджина не дотягивается даже на цыпочках, и, обиженно надув губы, опускается на пятки назад.
Она пользуется магией во время готовки также легко и естественно, как пользовалась бы электроприборами любая домохозяйка: напевает всё то же "Хэй, Джуд", пока месит тесто, а яблоки чистятся и режутся сами собой. Ведёт ладонью над готовым тестом, раскатывая его холодным пластом. Некоторые приправы выставлены отдельной стопкой, чтобы, когда турновер будет убран в духовку, Реджина могла смешать из них основу для сонного проклятия.
Этим она и занимается — пьёт вино, засыпая травы в кипящую в турке воду, и, обратив, наконец, внимание на вопросительный взгляд, поясняет:
— Сонное проклятие. Не для меня, для Тёмного, хотя, видят Древние, я бы многое за него отдала.

— Как вам не повезло, — участливо отмечает Реджина. — Я вот стараюсь вообще не трезветь.
С тех пор, как они разругались с Кроули из-за Старка, если не считать короткой вылазки в ад, она только и делает, что заливает горе. Не сказать, что это сильно помогает, но хотя бы притупляет боль. Создаёт иллюзию, что ей и одной неплохо.
Она вряд ли смогла бы перенести это трезвой.
Она досыпает в турку мяту и вновь почти улыбается Роджерсу:
— Да. Как в сказке. Только та, что сможет разбудить его поцелуем, уже наверняка мертва.
Только она использует не веретено, а что-то другое. Она уже почти придумала, что и как, и ей надо лишь доносить эту мысль в себе. Если остановится на этом варианте, Фьюри придётся пожертвовать своей лабораторией — может быть, не всей, а парой этажей. Зависит от того, сколько времени у неё будет с момента, как сработает проклятие, до того, как она наложит запирающие чары.
— Слишком многое пропустили? — проницательно уточняет Реджина.
Для неё это было бы отличным способом убежать от проблем, но Роджерс, видимо, не любитель таких решений. Это хорошее качество для шефа.
— За ту неделю, что я пробыла в Сторибруке, в моём мире прошло двенадцать лет. Он не изменился в том, что касается технического прогресса, но место, где я жила... перестало быть моим. Иногда мне кажется, что, пока меня не было, его новый хозяин просто взял маркер и закрасил на карте всё, что ему нравится, а остальные просто с этим согласились.
И её мир стал совсем другим.
— Когда я вновь оказалась здесь, выяснилось, что здесь прошло двадцать семь лет, и этот мир я тоже уже не знаю.
Реджина склоняется над духовкой, и та пышет жаром, закрывая испариной стёкла в очках. Реджина сдвигает их на волосы снова, достаёт широкий, на весь противень турновер и сразу перекладывает его на тарелку. Ведет ладонью над ним, снимая жар, разделяя на ровные куски, и один из них протягивает отдельно для Роджерса.
— Угощайтесь.
После они займутся ведьмой — если, конечно, Старк ещё не наигрался со своими приборами на всех девяти этажах.
— После мне нужна будет пара свечей и комната без камер и подслушивающих устройств. Если одного куска для этого недостаточно, я готова отдать вам турновер целиком.

— Первая любовь редко заканчивается хорошо. Полагаю, она уже умерла? — уточняет Реджина, хотя в её глазах это уже не имеет значения. Если бы она была жива, она прожила бы целую жизнь без него, и он остался бы для неё лишь первой любовью давно минувшей юности. Их с Дэниелом ждало бы то же самое, воскреси она его сейчас, но она до сих пор не знает даже то, где его тело, и это лишь увеличивает её вину перед ним.
Сейчас она хорошо понимает, что у них бы уже ничего не получилось. Между ними огромная пропасть — глубже и шире той, что легла между ней и современными технологиями.
— Я слабо представляю себе, что такое интернет, — пожимает плечами Реджина, — но звучит неплохо. В нём только фильмы и музыка, или книги тоже есть?
Всё, что она купила себе в этом мире, осталось в квартире в Лондоне, но на случай, если ей вдруг когда-нибудь выпадет возможность снова что-нибудь прочесть, она бы прикупила себе пару штук.
— У вас очень любопытная культура. Много... отражений других миров. В искажённом виде, конечно, но мне нравится находить в ваших легендах знакомые сюжеты.
Если он попросит привести пример, она скажет про Локи и Тора.
— Благодарю, — она выглядит слегка польщённой, но сама не торопится есть — расхотела, пока готовила. Ей приятнее смотреть, как ест он. В своей неаккуратности он подозрительно мил. — Разница между чёрной и, м, белой магией только в эмоциях, из которых черпается сила. Результат от этого никак не зависит.
Она умела бы то же самое, наверное, если бы была светлой ведьмой, но для этого ей нужно было бы прожить совсем другую жизнь.
— Я буду иметь в виду, — обещает она, и в её расширенных от удивления глазах едва проглядывается восхищение. Эти технологии... они куда больше похожи на чудо, чем то, что умеют Кроули и Азирафаэль и даже она сама. — Восковые, пожалуйста. Большого размера. Когда можно будет ждать доставку?
Она отворачивается от экрана, когда видит то, что видеть бы не стоило, смущённо опускает взгляд.
Этот мир удивительно распущенный — стыдно даже представить, насколько. Она отвлекается с радостью — и задумывается ненадолго, насколько откровенной может быть, чтобы не навести его на нужную мысль.
— Так звали мою знакомую, — поясняет она, наконец. — Она, пожалуй, была одной из тех немногих, кто не пытался меня использовать. У нас были сложные времена, — например, когда Реджина силой отняла её проклятие и посадила на цепь, — но она всегда меня понимала. Моя мать вырвала ей сердце и преподнесла моему мужу в качестве подарка.
Для Малефисенты это не закончилось ничем хорошим. Реджина, словно извиняясь за откровенность, разводит руками:
— Мне не очень повезло с родителями.
Зато она может разрушать миры во славу Алого Короля.
Бесценное утешение.
Реджина отворачивается к плите, снимает с неё турку и отставляет на выключенную конфорку. Отвар должен остыть сам, без магии.
— Как думаете, мистер Старк уже соскучился?

— Позже, если вас не затруднит.
Ей вряд ли это когда-либо пригодится, но... почему бы и нет? Если она переживет это трогательное семейное воссоединение и его последствия, ей придётся как-то жить в этом мире.
— Абсолютно. Магия позволяет всем примерно одно и то же, и исцелять, и убивать, — пожимает плечами Реджина. — И её, м, цвет не зависит от настроения. Это немного более глубокое понятие, чем настроение. Вопрос скорее в ... состоянии души?
Она уже не станет светлой ведьмой — биография не подходящая. Ей привычнее ненавидеть, а не любить, хотя в последнее время она всё больше задумывается о том, что ненависть для неё не так уж и отличается от любви. Словно это одно и то же, просто слегка... под другим углом.
Она отказывается от подарка — зачем им, в самом деле, — и благодарно кивает на обещание доставки в течение часа.
Её мать умрёт сегодня, и это не может не радовать. Но Роджерсу она в самом деле сочувствует.
— Сочувствую вашей утрате.
Свою она убьёт сама, и, видят Древние, получит от этого колоссальное удовольствие. Она и так позволила ей жить слишком долго.
— Думаю, если ему захочется, он возьмёт сам, — он ведь так и поступает: берёт то, что предлагают не ему, что принадлежит не ему и принадлежать ему не может. Как мальчишка — наглый, избалованный, никогда не знавший отказа.
Как Мордред.
Реджина морщится, с досадой сжимает губы:
— Мой мир в вашем — это большая часть ваших сказок. Не только о Спящей Красавице.
Вывернутые наизнанку, потерявшие основную идею и большую часть событий, показанные так, словно кто-то подглядел за миром в замочную скважину и не увидел почти ничего.
— Я слишком много болтаю, — признаёт она, вздыхая, и приваливается поясницей к столешнице, скрестив на груди руки. — Я надеялась унести это знание с собой в могилу.
Ей будет жаль забирать с собой ещё и его — он выглядит очень забавным с застрявшей на подбородке крошкой слоеного теста, и она тянется снять её прежде, чем успевает остановить себя.
— В тех историях, что рассказывают у вас, очень мало правды, мистер Роджерс, — она отстраняется, возвращая руку на место, перехватывает себя за плечи. — Ваша история про Спящую Красавицу — как свежая глазурь на протухшем торте. В реальности не было ни поющих птичек, ни оскорблённой крёстной, ни даже счастливого финала. Король Стефан был самонадеянным, но жадным до власти идиотом, выбравшим себе не того покровителя, и его королевство стремительно прогнивало вместе с ним. Малефисента вынуждена была наложить это проклятие, чтобы остановить его.
Тогда Реджина ещё не знала, что она делает. Теперь — была искренне ей благодарна.
— Только не подумайте, что она была благодетельницей. Она была той ещё сукой и искренне ненавидела Стефана — просто так уж совпало, что её месть оказалась хорошим делом. Не всем так везёт.

— Значит, я просто оставлю его здесь, — пожимает плечами Реджина. Участь турновера ей абсолютно безразлична — лишь бы яблоки не лежали больше так, на земле в лесу, но ей приятно, что Роджерсу доставила удовольствие её стряпня. Чёрт его знает, почему.
Он какой-то... совсем живой. Больше человек, чем Кроули или она сама.
— Это сделает меня... как будто ненастоящей, понимаете? Нарисованной. Той, с которой можно не считаться, но не считаться со мной нельзя, и от этого могут начаться проблемы.
К тому же это всё равно больше, чем она хотела бы позволить им знать о себе.
— В случае с вашими сказками они скорее похожи на рекламные ролики к фильмам, только вылизанные, гладкие. Для детей. Добро побеждает зло, и главные герои обычно ничего не делают для своей победы, — откликается чуть более взволнованно Реджина, а затем выдыхает, наливает ещё вина. — Я видела фильм о вас. Он впечатляет, честно. Но, если бы из вашей биографии выкинули почти всю вашу биографию, оставив кусок длиною едва ли в год и извратив до неузнаваемости ваши мотивы, вам бы вряд ли захотелось, чтобы его видел кто-то ещё.
Нет, всё же, она слишком много болтает. Это не её вина — алкоголь и простое, располагающее к себе лицо капитана просто сделали своё дело.
Реджина не исключает и того, что его прислали её разговорить. Какая женщина не захочет с таким откровенничать?
— Малефисента мертва, — пожимает плечами Реджина. — Я лично убила её почти два года назад.
Она даже почти оплакивала её. У неё ведь вряд ли будут другие подруги.
— Я внучка мельника, мистер Роджерс, — холодно усмехается Реджина. — Давайте ограничимся этим. Идём?

— За себя, разумеется, — Реджина, в отличие от него, в резкости себя не сдерживает. — Если я буду использовать силу, чтобы заставить уважать себя, я не задержусь в вашей команде надолго, а жизнь в бегах мне не слишком нравится.
Она смотрит на него поверх бокала. Долго, внимательно, и это — странный момент, в котором она чувствует себя странно, прежде чем отставляет бокал и обрывает его.
Он в самом деле просит её поесть?
— Я не... — она почти собирается отказаться, но вместо этого, мимолётно сжав зубы, возвращается к его вопросу. Ей проще говорить об этом, чем позволять ему заботиться о себе. — Нет, некоторые сказки закончились также, как и у вас. Например, Гензель и Гретель сожгли ведьму из пряничного домика, хотя их родители никогда не пытались избавиться от них. Или... Пиноккио, кажется — Рул Горм в самом деле превратила его в человека. А некоторые просто ещё не закончились.
Но не её. Её закончилась в кабинете у Мордреда, когда тот вспорол Эскалибуром живот Белоснежки. Сказка ведь не может продолжаться, если мёртв главный герой?
— Но основную идею они ухватили верно, не так ли? Вы солдат, защищающий Родину.
Это достаточно благородно. Ей не помешал бы такой в Зачарованном лесу — когда она ещё была Королевой, ведущей гражданскую войну с Белоснежкой. Она бы сделала его капитаном своей гвардии вместо Кейдена, но теперь, конечно, в нём уже нет нужды.
Она всё же сдаётся.
В груди странно теплеет, и она ещё раз почти, в этот раз совсем по-настоящему, улыбается ему:
— Убедили. Мне подойдёт что угодно на ваш вкус.

— Мне быстрее швырнуть человека в стену, чем объяснять ему, почему именно не стоит посягать на моё право принимать решения самостоятельно и чем именно это меня оскорбляет. Одного раза обычно бывает достаточно.
То, что она ведёт переговоры, когда у неё нет необходимости в этом — не более, чем жест доброй воли с её стороны.
Она не готова с ним спорить — уж точно не об этом. Их мировоззрения сформировали разные культуры, и для неё страх — неизбежный спутник уважения. Хотя, если так подумать, из всего списка людей, которых она знала, она уважала лишь Кроули и Малефисенту. Может быть, Азирафаэля — презирая его одновременно за то же самое.
— Я тоже ненавижу подонков, — понимающе кивает она. — Нет ничего омерзительнее неоправданного насилия над беззащитными.
Она достаточно времени провела рядом с Мордредом, чтобы осознать: даже у её жестокости есть границы и принципы. Необычное для неё открытие — она была о себе худшего мнения.
— Я знакома и с тостером, и с микроволновкой, — улыбается она. В своей немного нелепой заботе Роджерс чудовищно очарователен. — Я помню 1983 год, и, к тому же, в Лондоне мне оборудовали достаточно современную кухню.
Правда, сама она ей не пользовалась — если они не ужинали в ресторане, ей готовил Кроули.
И как она могла этого не ценить?
Она всё равно вздрагивает, опасно приподнимая пальцы правой руки.
— Неплохо, — замечает она десятью минутами позже, откладывая ложку от полупустой тарелки, и тянется за вином, — но остро. Спасибо.
И бокал, и бутылку она забирает в лабораторию с собой. По её подсчётам у них есть как минимум полчаса до появления курьера со свечами, и эти полчаса они вполне могут потратить с пользой, хотя она бы предпочла принять душ и переодеться.
— Мистер Старк, вы наигрались, или нам погулять ещё?

От Роджерса всё ещё пахнет её турновером из-под одеколона, и эта смесь кажется удивительно... уютной. Домашней, словно она замужем за ним уже много лет. Странное ощущение появляется снова, и Реджина торопливо отстраняется первой. Горделиво вздёргивает подбородок, высокомерно приподнимает бровь:
— Если я ничего не путаю, полковник Фьюри поручил вам искать Тёмного и его кинжал, а я любезно предложила вам себя как образец источника гамма-излучения.
Это ведь их общая проблема, не так ли? Пусть она возникла из-за неё, и Старк должен помнить об этом, она ведь здесь. Не одна. Помогает им найти его первыми и ударить, хотя могла бы просто призвать его, пару раз покричав его имя в потолок. Он наверняка бы пришёл, он ведь здесь ради неё.
Реджина вновь досадливо морщится, оборачивается к Роджерсу. Поясняет:
— Чуть больше недели назад мистер Старк вызывался решить для меня одну небольшую задачу, но, к сожалению, не слишком преуспел — особенно в том, что касалось соблюдения границ. В том числе временных.
Она не собирается просить у него прощения. Она поставила себе цель свести их общение до нуля, и она вполне преуспела в этом — и они бы больше никогда не увиделись, если бы не появление в её жизни сперва Щ.И.Т.а, а затем и её родителей.
— Сейчас, полагаю, он напрасно ждёт, что я принесу ему за свои извинения за нелестное высказывание в адрес его талантов.
Реджина едва уловимо ведёт плечом:
— Докажите мне, что я в вас ошиблась, и я принесу вам свои извинения. Дважды.

— И, тем не менее, вы здесь, — холодно напоминает ему Реджина. — Если вам приятнее называть это добровольной помощью в очередном сохранении мира, можете называть это так.
Она тоже не обязана подстраиваться под их командный дух. Она привыкла работать одна — и одной ей работать комфортней. Ей вовсе не нужен балласт, за который она обязана будет нести ответственность.
Сцепив зубы, Реджина удерживает на языке комментарий о том, что общество Старка наскучило ей ещё до того, как она пришла.
— Извинения идут в комплекте с доказательствами, — чуть погодя сообщает она Старку вместо этого. — Если вы не способны подтвердить слухи о ваших талантах, я не вижу причин просить прощения за то, что посмела их опровергнуть.
Пожалуй, даже смерть матери не порадовала бы её так, как всего одна пощёчина Старку.
Ей кажется, он заслужил. Скривив губы, она оборачивается к Роджерсу — он же был назначен здесь за главного:
— Мы будем работать, или я уже могу спокойно заняться ведьмой?

Для неё в том, что касается поручений Фьюри, разницы нет. Он назвал её появление здесь сотрудничеством, её добровольной помощью — потому она и припомнила это Старку, — но также он обозначил ей альтернативу. Он был прав, ей не понравилось, и она практически уверена, что у Старка альтернатива тоже была.
Повторять одно и то же Реджина необходимым не считает: их спор уже превратился в спор ради спора, и она считает более взрослым жестом — выйти из него. Она молчит, глядя на Старка, ожидая очередной остроты теперь уже в адрес капитана, но он сдерживается тоже, и, очевидно, его молчание выражает ту же готовность.
— Благодарю.
В помощи капитана нет необходимости, но с ней давно уже не обращались по-джентльменски, и у неё просто нет сил ему в этом отказать. Это слишком приятно. Его общество для неё слишком приятно, признаёт она — и с этим нужно что-то делать.
— Поколдовать — на мой вкус, или у вас есть конкретные предложения?
Она, в отличие от него, уже достаточно взрослая, чтобы не унижать капитана игрой в "передай другому". Она достаточно взрослая и для того, чтобы постоять за себя, но всё равно с опаской смотрит и на Старка, и на провода в его руках.
Ей не нравится электричество.
Ей не нравится то, как он прикасается к ней, потому что глубоко внутри что-то в ней отзывается этому, и она скрещивает на груди руки, закрываясь от него.
Когда Старк оставляет её в покое, датчики закреплены на груди, запястьях, шее. Реджина чувствует себя подопытным кроликом, недовольно кривит губы, но молчит — она ведь сама это предложила. Дожидается команды, и со скучающим видом приподнимает в воздух бутылку вина. Удерживает, едва заметно напрягая указательный и средний пальцы.
— Достаточно?

Скипетр? Реджина заинтересованно смотрит на карту. Соковия — это вообще где?
— Что? — переспрашивает она и обречённо откидывается в кресле.
Ближайшая станция метро. Потрясающе — и она до сих пор не чувствует его.
— Кинжал, — напоминает она тихо. — Нам нужен кинжал, а не Тёмный. И нужно... эвакуировать население на случай, если мне не удастся его увести.
А ей, скорее всего, не удастся.
— Я попробую потянуть время, — обещает она.
Это всё, что она сможет. Если она не умрёт сегодня, её ждёт участь много хуже смерти.
Их всех ждёт.
— Свяжите меня с полковником, пожалуйста.
Ей нужно задать ему один очень важный вопрос. Слишком многое зависит от того, блефовал он тогда, или нет.
Она магией вытаскивает сделанный когда-то Старком браслет себе на ладонь, разглядывает его с деланно скучающим видом. Значит, яд?
Не самая дурная смерть из возможных.
Она надевает его той же магией, едва оглаживает пальцами холодный металл.
— Я была рада познакомиться с вами, мистер Роджерс.
Она отворачивается к Старку, холодно кивает:
— Мистер Старк.

— Полковник, это Реджина Миллс. У меня к вам всего один вопрос: та кнопка, которую вы поместили в браслет — она в самом деле работает?
Услышав ответ, она с облегчением выдыхает:
— Тогда вы знаете, что и когда нужно будет сделать.
Один раз она уже уничтожила половину своего мира — и ей не хочется повторять этот опыт с большим размахом. Даже если внутри неё всё жаждет ощутить это могущество снова.
— Отпустите, — улыбается Реджина Роджерсу и снимает очки. — Или я просто перенесу вас куда-нибудь в лес. Займитесь эвакуацией, капитан. И, пожалуйста, пусть ему не мешают пройти.
От этого будет больше пользы, чем от его присутствия.
— Спасибо, — соглашается она и, едва Старк покидает лабораторию, оставляет его браслет на кресле.
Ей нужна именно та "дрянь".
На кухне она открывает ещё бутылку вина, раскладывает турновер по тарелкам, раскладывает рядом приборы. Закуривает, приоткрыв форточку, разливает вино по бокалам. Ждёт.
— Поужинаем? — предлагает она Тёмному, поведя рукой к накрытому столу, и он с ухмылкой тянет носом воздух.
— Яблочки из королевского сада, дорогуша?
— Для тебя — всё самое лучшее.
Он забирает бокал из её руки, делает глоток, глядя сверху вниз — стоит так близко, что она могла бы дотянуться рукой до его сердца, если бы оно у него было. Он тянется к её груди первым, и она едва заметно отшатывается, вжимаясь спиной в кухонную тумбу. Приподнимает бровь, касаясь стыка нижних рёбер:
— У кого позаимствовала?
— Не твоё дело, — огрызается она, и, коротко хохотнув, он садится за стол. Выкладывает рядом с тарелкой знакомый до боли ошейник, и Реджина, побледнев, отворачивается.
— Мордред просил передать, что соскучился.
Тяжело сглотнув, Реджина молчит.
— Он обещал проявить милосердие, если ты наденешь его сама.
— Нет.
— Я почему-то так и подумал, — Тёмный ухмыляется снова, приглаживает пальцем серебро. — Но, полагаю, я смогу тебя уговорить. В этом здании — и за его пределами, — есть очень много людей, жизнь которых зависит от твоего решения. В их числе — мистер Кроули.
Реджина стискивает зубы, сжимает край столешницы так, что руки начинают болеть. Молчит.
Пусть он хоть всех убьёт — она не вернётся к Мордреду. Никогда больше не наденет этот ошейник.
— Я был сильно удивлён, узнав, что ты не с ним, но, раз уж теперь ты свободная женщина, ты вполне можешь вернуться к мужу.
— Я бы предпочла умереть.
— Понимаю. Но рекомендую подумать — хоть раз в жизни сперва подумать, а затем сделать.
Реджина дёргает запястьем, заставляя ошейник вспыхнуть огнём. Она подумала.
Она давно уже всё для себя решила.
Румпельштильцхен коротко перебирает пальцами по воздуху, поднимая ошейник над обожжённым столом.
— То есть ты подумала, и лучшее, что пришло тебе в голову — попытаться сжечь подарок Повелителя, изготовленный специально для тебя? Реджина, ты разочаровываешь меня. Снова.
Пламя гаснет, едва он слегка дует в его сторону. Раскалённое, изнутри серебро светится красным.
— Надевай.
— Нет.
С тяжёлым вздохом Румпельштильцхен поднимает на неё взгляд. У него приказ — она должна надеть его сама, — и ослушаться приказа он не может. Но он может убедить её, и, махнув рукой в сторону, он отшвыривает её к стене.
Он переломает ей все кости, медленно и по одной. Она наденет этот чёртов ошейник, даже если будет подыхать.
Реджина медленно приподнимается на коленях, вытягивает обе руки от себя. Бьёт грубо, в полную силу, пробивая Тёмным ведущую на улицу стену, и тот приземляется внизу на бетонных обломках в красных всполохах тумана. Она отправляется следом.
Старк засёк кинжал. Она думает только об этом.
— Ты только зря тянешь время, — сообщает он ей, перехватывая магией под горло так, что темнеет в глазах.
Она сбивает его с ног, вырвав с корнем дерево из земли, и падает на колени, потирая шею.
Сколько Старку потребуется, чтобы добраться до кинжала?
— Если бы ты хорошо подумала, ты могла бы уничтожить Мордреда. Ты могла бы поставить его на колени, заставить его умолять о смерти за всё, что он сделал с тобой, — Тёмный поднимает её над землёй, окутанную тьмой словно в кокон, и эта тьма душит её, заползает внутрь. — Ты могла бы разрушить его мир. Все миры. Все, сколько есть.
— Я уже разрушила ад, — хрипло усмехается Реджина, и кровь в её венах проступает чёрным под кожей. — Мне не понравилось.
— Ты могла бы править хаосом вместе со мной.
Пожираемая этой тьмой, она кричит, запрокинув голову.
— Подумай ещё, Реджина.

В отличие от Реджины, Тёмный хорошо контролирует себя: он дал ей больше тьмы, чем она могла бы вместить, и сейчас, когда он отвлёкся на удар, избыток этой тьмы чёрным течёт из её ушей и носа. Ей нужно немного больше времени, чтобы прийти в себя и помочь капитану, и Тёмный использует это время с пользой, бьёт по щиту.
— Дорогуша, только не говори мне, что научилась заводить друзей.
Щит не поддаётся, и это любопытно — не поддаётся даже попытке забрать его. Получив удар в висок, Тёмный отшатывается, с удивлением пробует пальцами выступившую кровь — и бьёт снова. Реджина выставляет руку, чтобы прикрыть капитана, и столкновение магии заставляет обоих отлететь в стороны друг от друга.
Вены на её шее всё ещё обвиты чёрным изнутри.
Она надевает браслет Старка, всё ещё гадая, где его носит, и, когда вновь вскидывает руку, чтобы укрыть капитана от очередного удара, не случается ничего. Вообще ничего.
Это интересно.
— Или ты завела его вместо мистера Кроули? — Тёмный разглядывает блондина с любопытством коллекционера, удерживая магией как в силках, и делает шаг к нему ближе. — Думаю, мёртвым он понравится тебе даже больше.
Реджина спешно стягивает браслет с запястья, переносится ближе к ним обоим, чтобы успеть увидеть, как Тёмный запускает руку в грудь капитана за его сердцем — и надевает на эту руку браслет.
— Что?
Пальцы Тёмного шевелятся в его груди, силятся ухватить сердце, но цепляются лишь за пустоту. Реджина замыкает концы браслета магией, затягивает туже, так, чтобы было не снять, и той же рукой Тёмный хватает её за горло.
— Это не совсем ошейник, но, думаю, тебе понравится, — улыбается она ему.
— Дура, — шипит он, сжимая пальцы крепче. — Мы могли бы править всеми мирами, что только есть.
— Мне не нужна власть. Мне нужна свобода.
— Власть и есть свобода.