— Это поправимо, — усмехается ему Реджина и магией стягивает с себя ночное платье.
Она всё ещё напряжена, но сейчас ей уже лучше. Она видит его, видит, что это он, а не кто-то ещё, следит за ним. Ей спокойнее так, и, извернувшись на постели под ним, она обхватывает его ногами за талию, притягивая к себе. Приподнимается на руках, чтобы дотянуться поцелуем до его шеи, прихватывает губами кожу, оставляя свою метку.
— Так гораздо лучше, — одобряет она саму себя, глядя на проступившее тёмное пятно. — Тебе идёт.
У него красивые плечи, и она целует их тоже. Целует ключицы, грудь, вспоминает Кроули и берёт в рот ареолу соска, обводит тот языком. Ей больше нравится ласкать его, чем принимать ласку, потому что так она точно знает, что делает всё добровольно. Это только её выбор. Её не принуждают ни к чему.
Она ведёт ребром стопы по задней стороне его бедра, скрещивает ноги в щиколотках, поднимает выше, тянет на себя, чтобы уронить Старка за собой на постель.
Она нравится себе такой — уверенной в себе. Распущенной. С ним ей не стыдно за это, и это чертовски здорово.
— Я успела соскучиться, — улыбается она ему в губы перед тем, как поцеловать его снова.

Едва уловимо Реджина трётся о пальцы Старка, словно показывает — она тоже знает, тоже чувствует это. Тоже гордится этим — гордится тем, что в этот раз ей не потребовался год, чтобы позволить кому-то прикасаться к себе, чтобы позволить себе получать удовольствие.
Когда он говорит о сюрпризе, инстинктивно она напрягается снова. Садится следом за ним на постели, ещё держа ноги на его бёдрах, но затем опускает стопы по обе стороны от его колен. Смотрит на него, испытующе и с опаской, борется с собой. Наконец, решается:
— Я закрою.
Завязывать глаза она не станет даже для него. Может быть, она и верит ему, но не доверяет. Она никому здесь не доверяет, кроме, разве что, Кроули.
Не уверенная, что сможет сдержать слово, она не обещает ему не подглядывать.
Она осторожно приоткрывает один глаз ещё до того, как Старк поднимается с постели.

Нервно усмехнувшись, Реджина закрывает глаза снова, сдвигает ноги вместе. Неведение раздражает — и немного пугает. Ей тяжело и успокоиться, и расслабиться, и она напряжённо комкает в ладонях простыни, ожидая Старка.
Он возится отвратительно долго. Она слышит его путь по шагам — стол, бумаги, постель. Она ждёт удара — не может даже объяснить почему, ведь это Старк, а Мордред уже давно мёртв, но всё равно ждёт.
Всё ещё натянутая как струна на колках, она ложится обратно, раздвигает ноги. Поведя руками по телу, вслепую цепляется за его плечи, каменеет, услышав странный гул.
Это похоже на вибрацию, но откуда? Ей необходимо видеть, что происходит, потому что она уже на грани истерики, но она только зажмуривается крепче.
Вздрагивает всем телом, когда что-то прохладное касается её там, дёргается, пытаясь отстраниться, но бесполезно. Когда она открывает глаза, в них отчётливо виден страх, и она держится за плечи Старка так, что больно рукам.
Она смотрит на Старка долго, молча, словно решает, как именно могла бы его убить, и между ног всё ещё что-то вибрирует, и странным образом это становится похоже на тот вечер воскрешения Кроули, когда она чувствовала себя раздражённо неудовлетворённой. Это в самом деле раздражает. Нервирует. Странным образом это чем-то приятно.
Реджина делает глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. Во рту пересыхает, голос не слушается, но она всё же спрашивает:
— Что это?
Нет, не так — ей плевать, что это.
— Это необходимо?
Она готова потерпеть, если это доставит ему удовольствие. Но не слишком долго.

— Нет, — после недолгих размышлений отзывается Реджина и поясняет:
— Скорее странно.
Она ослабляет хватку, откидывает голову обратно на простыни, разглядывая потолок. Обещает:
— Я попробую.
Ощущения странные. Она как будто раздражена — как будто её недоласкали, и она смещается бёдрами под его рукой, пытаясь устроиться удобнее, и это оказывается одновременно удачной идеей и нет. Она шумно выдыхает, прогибается в спине, поднимая руку к его волосам, второй цепляется за простыни.
Такого она ещё не испытывала. Это чем-то похоже на то, как ласкал её там Кроули, только сильнее и, пожалуй, грубее.
В паху очень знакомо начинает тянуть. Реджина приподнимает бёдра ещё раз, пытаясь снова поймать тот удачный момент, бессознательно облизывая губы, охает, за волосы притягивая к себе Старка для поцелуя, но останавливается, кусает губы, сдерживая стон.
— Ладно, — хрипло выдыхает она, сдаваясь, — это не так уж и плохо.
Она определённо чувствует себя более раздражённой. Распалённой. Вполне готовой выкинуть эту странную штуку и заменить её членом Старка.
— Можем перейти к главной части, — предлагает она.
Они ведь так и не дошли до этого в прошлый раз, но сегодня в комнате — никаких зеркал, и уже никто не сможет им помешать.

Это довольно мучительно. То, что он дразнит её, и то, как дразнит, — довольно мучительно, и она пытается уйти от навязчивой ласки, дать себе хоть немного передохнуть, но это начинает казаться невозможным.
Она смотрит на него с ужасом — не хочет ли он в самом деле продержать её в этом раздразнённом голоде всю ночь, — и, не найдя ответа, откидывается на подушки вновь. Кусает губы, крутит бёдрами.
В глазах темнеет.
— Хватит, — просит она хрипло в ответ на его заверение, и стонет, тихо, на грани всхлипа, не сумев удержаться, и цепляется за его волосы. — Тони, хватит!
Она не знает, куда от этого деться: внизу всё вибрирует, ровно там, где надо, и у неё просто нет больше сил выносить это. Нет сил держаться, и она стонет уже громче — гортанно, низко. Прогибается на постели, судорожно сжимая мышцы бёдер, ещё и ещё раз, пока темнота перед глазами не рассеивается и она вновь не обретает способность дышать.
В теле странная слабость. Реджина обессиленно откидывается на постели, задыхаясь, ведёт ладонью по телу, от бедра к груди, бессознательно приподнимая её в ладони, просит ещё раз, тихо и рвано:
— Тони, пожалуйста.
Она не выдержит ещё. Совершенно точно не выдержит.

Реджина не знает, почему до сих пор в сознании — в глазах сплошная чернота, в ушах шумит собственной кровью, и у неё нет ни одной связной мысли, только «хватит-хватит-хватит», потому что больше она не не может. Разрядка болезненная, яркая, и она почти кричит — стонет чудовищно громко, даже не замечая того, мечется на мокрых простынях. Она вся мокрая, и там тоже, и всё из-за него. Он делает с ней что-то совершенно невероятное, и у неё уже совсем нет сил к моменту, когда он добавляет в её удовольствие свой член. Теперь оно кажется всеобъемлющим.
Через полторы минуты она уже не стонет — кричит, выгнувшись на постели, выкрикивает его имя в промежутках между просьбами перестать, потому что она больше не может так, и стёкла в оконных рамах разлетаются на куски. Разлетаются вдребезги настольная лампа Старка, два бокала, один из них полупустой. Реджина кричит, пока не отключается совсем, но приходит в себя почти сразу же, задыхаясь от удовольствия, глядя на Старка пьяными без вина глазами.
— Тони, — голос звучит хрипло, надсадно, и она тянется поцеловать его, но без сил падает обратно, — я больше не могу.
Если он не остановится, она кончит ещё раз и пропадёт совсем.

У Реджины нет сил даже ответить на поцелуй с должной страстью, настолько ей хорошо, и она просто позволяет Старку целовать себя, с трудом восстанавливая сбившееся к чёрту дыхание.
Между ног всё ещё вибрирует, и он всё ещё в ней, хотя это не ощущается так явно. Она готова пообещать ему весь белый свет и преисподнюю впридачу, но она не уверена, что у неё хватит сил кончить ещё хоть раз.
— Ты деспот, Тони, — выдыхает она, едва приглаживая его по волосам, и улыбается ему, опьяненная удовольствием:
— Я в кусках.
Так бывало только с Кроули, но у Кроули за плечами были шесть тысяч лет практики. Реджина едва заметно дрожит, не от холода — от пережитого удовольствия, и закрывает глаза:
— Я постараюсь.
Под его весом дышать тяжело, но возможно. Она не просит его слезть, потому что это приятная тяжесть, и, видят Древние, ей уже давно не было так хорошо. Она обессиленно, больше сибаритствуя, чем с нежностью, поглаживает его по плечам, целует в висок, отвечает на лёгкие поцелуи, и те становятся всё более глубокими, и она с ужасом ощущает, как он твердеет вновь, прямо в ней.
— Ох, чёрт.
Она надеялась, у неё будет больше времени для отдыха, и она ещё не готова, и первые несколько движений причиняют ей боль, напоминая о Мордреде. Это забывается быстро, и она стонет снова, прямо ему в рот, разгораясь ответным пламенем.
— Ты меня с ума сведёшь, — укоряет она перед тем, как вновь застонать для него.

Сил нет даже на то, чтобы дышать. Реджина задыхается, уперевшись мутным взглядом в потолок, и не думает вообще ни о чём. В голове совершенно пусто, и единственное, что разбавляет для неё тишину — рваное дыхание Старка и собственный бешено бьющийся пульс.
Покорная его рукам, она устраивается к нему ближе, закидывает на него ногу, целует мокрую от пота грудь. Щурит глаза:
— Отпишу тебе за него поместье Вереша.
Такого с ней не было никогда. Она никогда раньше не кричала в постели — всегда старалась сдерживаться, даже не стонать, — но Старк как будто бы поощряет собой её распущенность. Может быть, ей проще от того, что они с ним оба — люди примерно одного возраста и положения, и она не чувствует к нему ничего, кроме влечения.
Она совершенно точно не отправилась бы за ним в ад, готовая пожертвовать собой. Не стала бы умолять ради него на коленях. Она не знает, почему, но это совершенно точно так.
Она запрокидывает голову, лениво усмехается:
— Я думала, после библейского змея-искусителя меня невозможно будет удивить, но... У меня внизу до сих пор всё вибрирует.
У неё до сих пор дрожат ноги так, что она малодушно решает отложить водные процедуры до утра, хотя по бёдрам уже стекает прозрачно-белая смесь. Она опускает пальцы ниже, касается себя, проверяя.
Она так привыкла к этому с Кроули, что даже не подумала остановить Старка. Это её ошибка.
С другой стороны — ей вряд ли повезет так с первого раза. Она ведёт липкой рукой по его бедру, очерчивает привлекательно выступающие тазовые кости.
Старк довольно красив — и там тоже, — и более чем изобретателен. И ей всё же интересно:
— Что это было?

— К поместью прилагается ещё и титул, виконт Старк, — усмехается Реджина снова и, извернувшись под его рукой, мягко целует поглаживающие её пальцы. — В Регаруме принято делать подарки.
Женщинам — на первую ночь, мужчинам — на последнюю, а она допускает, что это ночь может стать для них последней как для любовников: уже очень скоро она вплотную займётся государственными делами, и у неё не останется ни времени, ни сил. После коронации она откроет портал — если её не вынудят открыть его до, — и они со Старком расстанутся почти сразу же после этого. Она, конечно, вытащит осколки, как и обещала, но она не останется в их мире.
В из мире её никто не ждёт. Даже Кроули.
— Кроули, — лениво поясняет она, ведя подушечками пальцев по дорожке волос от паха к пупку и выше.
Посибаритствовать вот так — очень приятно. Ей давно не доводилось лежать вот так, ни о чём не думая.
Она скучает по Кроули.
— Я достаточно консервативна в этой сфере, — скучно признаётся она и едва заметно пожимает плечом:
— Просто хотела узнать, что это.
Реджина откатывается от него дальше, слегка удивлённая — он поймал её мысль, или эта мысль напрашивалась сама? — и поднимает взгляд к потолку.
Вздыхает.
— Я практически уверена, что не могу иметь детей. Не от обычного человека точно.
У неё получилось с герцогом, но не получилось ни с кем, кроме него, и ребёнка от герцога она потеряла. Герцог носил в себе ту же искру, что и она — ту, что не было ни у одного из её мужей и любовников.
— Но даже если вдруг это случится, это будет моей заботой, а не твоей.

— Нет, — Реджина усмехается сама. — Но ты всё равно сможешь называть себя лордом.
«Лорд Старк» — это звучит как нечто достаточное для Королевы. Она с ленивой готовностью отзывается его поцелуям, накрывает ладонью поверх его пальцев ставшую особо чувствительной к ласке грудь, пряча напрягшийся даже от такого лёгкого прикосновения сосок.
— Посвящениями развлекался в основном Артур, — улыбается Реджина, коротко прихватив зубами губу Старка, — а у меня нет сил даже дойти до ванной. Но, если ты хорошо попросишь, к коронации я одолжу у Коннора Эскалибур.
Она убирает ладонь, ведёт вдоль его ребёр и, наконец, устраивает рядом с реактором, не касаясь больше его. Зевает, пряча лицо у Старка на груди.
— Чудесным образом, да, — устало соглашается она и легонько сжимает зубами кожу чуть ниже его соска. Фыркает:
— А ты сообразительный.
Гений, что с него взять. Она бы, может, и не догадалась так быстро, не знай всей подоплёки, но если знать, всё выглядит слишком очевидным.
Реджина приподнимается на локтях, смотрит на Старка, склонив голову — разговоры о детях всегда портят ей настроение, и сейчас — далеко не самый подходящий момент.
— У меня нет подходящей магии, — резче, чем хотела бы, сообщает она. — Я не травлю детей в утробах — даже в своей, — и не ем их по утрам, что бы ни болтали крестьяне. Я не настолько злая, Тони.
Она тяжело вздыхает, запрокидывает голову. Он, очевидно, не это имел в виду.
— Извини.
Он мог бы задать ей этот вопрос завтра. Даже через час — неужели обязательно было портить момент?
— Я не знаю волшебного аналога презервативов, — вздыхает она. — В моём мире беременность редко бывает нежелательной. Но это не должно тебя волновать — уже скоро я займусь порталом, после чего вытащу осколки из твоего сердца, мой славный Кай, и вернусь в свой мир.
Она закроет портал сразу по возвращению, чтобы никого из них больше не видеть. Реджина медленно садится на постели, морально готовясь к усилию дойти до ванной. Тянется, задрав к потолку сплетенные замком пальцы, и падает обратно на постель.
Нет. Всё ещё не сейчас.
— Если ты действительно намерен обсуждать это, можем мы обсудить это не сейчас?

— Я не видела мультик, — натянуто усмехается Реджина, понимая, что болтает слишком много вновь. Вино и секс делают её слишком разговорчивой, особенно с хорошим собеседником рядом. Она не стала бы болтать так со Страшилой, но Старк... она ведь верит ему.
Видимо, не настолько, как капитану. Об этом стоило бы подумать позже, если бы Реджина была склонна к рефлексии. Но она не склонна, и в мелочах обидчива также, как отходчива, и потому позволяет Старку подмять себя. Раздвигает ноги, впуская его к себе, трётся об него, словно кошка, запрокидывает голову, выгибается, открываясь ласке.
— Ты меня замучаешь, — стонет она лишь наполовину устало и, усмехаясь, властно разворачивает Старка за подбородок к себе:
— Признавайся, тебя подкупили враги и ты хочешь, чтобы я проспала все дела до обеда?
У неё на это утро в самом деле много дел. Хуже всего то, что ей придётся вернуться в седло.

Торопиться Реджине не хочется совсем — она сыта во всех смыслах, и вся в объятиях сонной лености, и последнее, что ей хочется — это шевелиться. Она не спеша качает бёдрами, словно на пробу, проверяя, способна ли вообще хоть на что-нибудь после того, что он сделал с ней.
Мышцы не трогает болью, и это уже хорошо. Впрочем, Старк был хорошим мальчиком, и она смогла бы заставить себя потерпеть.
Она ведёт ладонями от бёдер через грудь, пробирает пальцами слипшиеся волосы, откидывая из со лба, запрокидывает голову. Закрывает глаза, сосредотачиваясь на задаваемом Старком ритме.
Леность постепенно уходит, уступая место похоти. Реджина, отыскавшая точку опоры для себя в стене над головой Старка, склоняется над ним ниже, ставит руки по обе стороны от его плеч, расставляет ноги шире, и это оказывается её лучшим решением в этой скачке. Она кончает — тихо, до крови закусив губу и глядя ему в глаза, — и опускается ему на грудь.
— Две минуты, — просит она хрипло. — Дай мне две минуты, и я смогу продолжить.
Он в самом деле был хорошим мальчиком сегодня.

— Вы кто такие, мальчики? — Наташа успела выучить почти каждого в страже Реджины поимённо. И всех — в лицо. Как и людей Страшилы. какая из неё шпионка, если она не в состоянии справиться с этой задачей за пол дня и ночь? Эти не в форменной одежде. И без отличительных знаков.
Если бы она пробиралась в замок, чтобы убить королеву, она бы вырядилась именно так.
Наташа безоружна, если не считать ножа на щиколотке. Пистолет, как и шокеры, лежат вместе с кожаными костюмами.
У её противников — мечи.

— Доброе утро, Волчок, — улыбается Наташа. У неё краснеет щека — один из нападавших пытался разбить ей лицо, пока она его душила, — Реджина у Старка?
Вопрос риторический.

Наташа усмехается такому проявлению симпатии. И Кейден всё ещё не настойчивее тех, кому она сломала руку. Кроме того, возможно, он не так уж и плох несмотря на диковатые манеры.
Она осматривает его — не только лицо. Чуть задерживается взглядом ниже живота. Но потом смотрит в лицо — вынужденно снизу вверх — и абсолютно без страха. Она знает, что волком тот опаснее.
— Не в спальне. В коридоре. Но я заходила поискать, ты прав. Потрясающе, Шерлок, — она усмехается, невинно улыбается, складывая руки за спиной.
— Я оставила одного. Он висит вниз головой дальше по коридору — от её спальни — но ремень может не выдержать долго. Боюсь, я слишком плохо знаю язык, чтобы мы поняли друг друга, — она бросает заинтересованный взгляд за его плечо, снова смотрит в лицо.
— Не трудись, я знаю, чем занимается Старк оставшись с женщиной в спальне вдвоём.